Пойми наконец — наш путь с Востоком, а не с Западом. Последний никогда не признает за нами прав на какую-либо самобытность. И не успокоится, пока остатки наших земель окончательно не превратятся в общеевропейский отстойник. Только в рамках Срединной империи Россия сможет воссоздаться как великая суверенная держава!
Видимо, утомившись после столь пространной тирады, Озирхотеп замолчал и вытер вспотевший лоб. А затем спросил:
— Ну и как? Убедил я тебя?
— Самобытность, говоришь? — вопросом на вопрос ответил аль-Рашид. — А при чем тогда вся эта… — он повел вокруг рукой, — атрибутика древнеегипетская? Почему бы тогда тебе и твоим кромешникам славянским язычеством не увлечься, а?
— Хм… — замялся Озирхотеп, — суть нашего дела не сводится к какой-то конкретной мифологии… главное, чтобы эта религия была политеистической. И как можно более далекой от иудео-христиано- мусульманской заразы. Вот как оно сейчас в Срединной обстоит: там и исконный даосизм, и конфуцианство, и пришлый буддизм уживаются вполне мирно. А почему? Потому что ни одна из этих религий не претендует на исключительность, не позиционирует себя как истину в последней инстанции. Ты, к примеру, знаешь, что китайцы никогда не ведали религиозной нетерпимости? Они в отличие от иудеев, христиан и мусульман никогда не боролись с чужими богами. Зачем? Одним богом меньше, одним больше — разница невелика, когда их и без того не одна сотня, верно? А главное, во всех их религиозных системах человек не является рабом божьим. Более того — и даосы, и конфуцианцы, и буддисты допускают, что человек сам, при определенных условиях, может стать богом или как минимум бессмертным. Неплохо, правда? А у нас? Вся история монотеизма — сплошная череда религиозных войн. У кого хер длиннее — у Яхве, Христа или Магомета? А любое отступление от канона — ересь, которую следует немедля выжечь. В Китае же в этом случае просто появлялась новая религиозная школа—и все дела и никаких костров инквизиции. Так-то вот, брат Фобетор…
— Зачем ты рассказываешь мне эти байки, Икел? — с недоумением спросил Георгий. — Все это давно прошло и быльем поросло. Сегодня три монотеистические религии объединились в единую Вселенскую Церковь. И кстати, ты так и не ответил на мой вопрос…
— Объединились! — с горячностью перебил его Озирхотеп. — Только снова — против, снова — чей хер длиннее! А что касается твоего вопроса… Почему зверобоги, а не Перун с Даждьбогом, спрашиваешь? По правде говоря, так оно — с Древним Египтом — гораздо безопасней. Ты же прекрасно знаешь, что всякая пропаганда славянского язычества преследуется у нас по закону. Любые попытки возрождения исконных дохристианских культов еще при предыдущем Архипастыре осуждены были. Или ты забыл процессы над волосовцами и сварожичами? А так мы худо-бедно сохраняем пока официальный статус. В качестве научно-исследовательского общества, разумеется… В общем, Фобетор, не о том мы с тобой говорим! Скажи лучше напрямик: принимаешь ли ты мое предложение?
— Нет, — коротко ответил Георгий.
— Можно узнать причину отказа? — после минутного молчания тихо спросил бывший шеф «СМЕРХа».
— Их две, — усмехнулся аль-Рашид. — По меньшей мере.
— И каковы же они? — еще тише спросил, почти прошептал уже Икел-Озирхотеп.
— Первая: мне кажется, ты нездоров, Икел. У тебя с головой не все в порядке. Может, последствия той давней контузии сказываются, помнишь? Ну а вторая: ты стал предателем, коллаборационистом и предлагаешь теперь мне стать таким же, тебе подобным.
Едва он договорил, как стоявшие все это время по обе стороны от Озирхотепа кромешники — один в кошачьей маске, а второй в птичьей — выхватили из-за передников короткие широколезвийные мечи с односторонней заточкой и разом шагнули к аль-Рашиду.
— Постойте, братья! — Озирхотеп поднял вверх левую руку. — Это моя ошибка и мое дело. Я сам разберусь.
Кромешники неохотно отступили назад. А Икел покачал головой, вздохнул и с очевидным сожалением развел руками.
— Ты упустил свой шанс, Фобетор. Я искренне желал уберечь тебя от всего этого. Но теперь тебе придется исчезнуть. Извини, ничего личного…
— Ах, какие высокие слова! — язвительно ответил Георгий. Он начинал злиться все больше и больше. Пожалуй, так и до приступа недалеко. Владовский пистолет он неосмотрительно оставил в машине, но верный лазерный нож по-прежнему лежал в кармане. Поэтому особенной тревоги Георгий не испытывал. С химерами справлялся, так уж и с ряжеными этими как-нибудь сладит. — Не надо этих банальностей, Икел. Делай уже что задумал.
— Стреляться будем, что ли? — искренне удивился аль-Рашид. Впрочем, чего-либо подобного он в глубине души от Икел а ожидал.
— Нет, — покачал тот увенчанной тяжелым париком головой. — Это значило бы отдаться воле случая. Такого шанса я предоставить тебе не могу. Извини.
— Хорош уже извиняться! — вспылил Георгий. — Корчишь тут из себя эдакого учителя праведности… шут ты гороховый, и больше ничего!
— Мы сразимся с тобой холодным оружием, — игнорируя оскорбления, продолжал Озирхотеп. — И пускай победит тот, за кем Сила. А значит, и Правда. Выбирай любое, какое на тебя смотрит. — Он повел рукой в сторону своей богатой коллекции. — Не растерял еще навыков фехтования? В свое время у тебя выходило очень даже неплохо.
— А как же ритуальное обещание: если, дескать, он меня порешит, отпустите его с миром? — спросил аль-Рашид, подходя к стене и придирчиво рассматривая развешанные на ней в изобилии колюще-режущие орудия.
— Тебе отсюда не выйти, извини, — с грустной улыбкой ответил Икел.
Себе он без колебаний выбрал огромный двуручный меч с загнутой на концах перекладиной, без ручной скобы, но с серповидным крюком для принятия ударов.
— Да пошел ты! — огрызнулся Георгий. — В задницу себе засунь свои извинения!
Выбор свой он остановил на изогнутом мече-дюзаже; клинок его был значительно короче икеловского двуручного бракемара и к тому же с односторонней заточкой. Зато дюзаж был легче и, на взгляд аль- Рашида, больше подходил для схватки в относительно тесном бункере.
— Разойдитесь, братья, — приказал Озирхотеп и для пробы взмахнул мечом крест-накрест. — Я быстро.
Двое кромешников расступились в стороны, отойдя как можно дальше, к самым стенам. Предводитель кромешников скинул с себя нечто вроде длинной полосатой туники, в которую был облачен, и аль-Рашид с неприятным удивлением обнаружил, что под ней у того глухая стальная кираса. Вот дьявольское отродье, сучий потрох! Значит, Икел спланировал весь этот спектакль загодя. Чтобы как-то уравнять шансы, Георгий снял со стены и быстро накинул через голову кольчужную рубаху. Не панцирь, конечно, но хоть что-то. А потом, чуть подумав, нацепил на голову еще и круглый шлем с широким наносником. Кромешники недовольно заворчали, но их командир промолчал. Не хочет терять лицо, догадался аль-Рашид. Вот и ладненько. Или, как не преминул бы в таком случае заметить покойный Хватко: взялся за гуж, не забудь сходить в душ… в общем, что-то в этом роде.
Выставив меч далеко перед собой, аль-Рашид, приплясывая на цыпочках, закружил вокруг Икела. Тот остался недвижим, только переложил клинок своего оружия на левое плечо, обхватив длинную рукоять обеими руками.
— Что ж, командир, вспомним старые добрые времена, верно? — приговаривал Георгий, выискивая слабые места в доспехе командира. Кольца его рубахи тихо позвякивали в такт движениям. — Заодно и проверим, за кем она, Правда, так? — С этими словами он рванулся вперед, стремясь вонзить острие под кирасу кромешника — ни набедренников, ни кольчужной юбки у того не было.
