— Я еще ничего не сказал.

— Хорошо. Меня устраивает и такая форма. Проблемой для нас является лишь сущность. То, что ты сказал yes, — факт неопровержимый.

Что за факт, о котором он говорит?.. Я хотел спросить, но сразу же поспешно замолчал. У меня уже не было душевных сил выносить его бесцеремонные вопросы и ответы, переругиваться с ним, и, кроме того, как это ни странно, мне начало казаться, что я в самом деле ответил yes. Собеседник, поняв мое состояние, сказал:

— Ну что ж, все прекрасно. — После этих слов он, точно фокусник, вытащил откуда-то лист бумаги. — Тебе известно, что это?

Это была моя петиция, которую я видел во сне. Я невольно кивнул.

— Это незаполненный мандат. Всем касающимся тебя поручено заниматься мне.

— Я кивнул не для подтверждения твоих слов, просто видел эту бумагу во сне, смысл ее действительно был такой.

— На ней было написано «Смертная казнь», помнишь? Это одно и то же. Такие-то дела... — Непойманный барсук свернул бумагу и затолкал в рот. — Проглотил. Х-ха, х-ха, х-ха, это одно и то же. Мы же сюрреалисты. Ну, поехали!

Гроб стал мягко скользить вниз и подлетел прямо к окну.

— Садись.

Я почувствовал, что моя воля теперь уже ни на что не годна. Я ощутил, что моим телом, точно я стал лунатиком или роботом, управляют слова моего собеседника. И поскольку это случилось, в интересах моего духовного здоровья стало желательным в конце концов согласиться с тем, чтобы отправиться на Вавилонскую башню.

Я отошел от телескопа. Чтобы сесть на гроб. Однако для невооруженного глаза гроб по-прежнему казался затерявшейся среди звезд черной точкой. Я поспешно снова прильнул к телескопу:

— Как я на него сяду?

— Как хочешь, — сказал непойманный барсук неприветливо. — Разве ты не понимаешь, что нельзя отрываться от телескопа? Нужно садиться, глядя в него.

— Значит то, что я вижу тебя там, только видимость, а физически...

— Ты говоришь «физически». А как ты сам представляешь себя физически? Ты прозрачен, преломление лучей равно нулю, к тому же состоишь из органических веществ и являешься поэтом. Учитывая все это, тебе нечего стыдиться того, что ты прозрачен.

— Я принимаю всю твою философию. Но она мне ничего не дает. Стоит мне совершить малейшую ошибку, и я сразу же буду схвачен полицейскими внизу.

— Ты, наверное, вспоминаешь незаполненный мандат. Твой довод сводится к тому, что коммунисты назовут меня человеком низкого происхождения. Дай мне свою руку, смотри в линзы, и мы доберемся до гроба.

Я действительно коснулся руки непойманного барсука и, ведомый ею, ухватился за гроб.

— Давай садись, не отрывайся от окуляров... Верить мне — значит верить самому себе.

Крепко держась одной рукой за телескоп, другой вцепившись в гроб, я с помощью непойманного барсука взобрался на него.

В то же мгновение снизу послышались пронзительные крики, раздались выстрелы и свистки. У самого моего уха, чуть царапнув его, пролетела пуля, я от неожиданности выпустил из рук телескоп.

— Х-ха, х-ха, х-ха, всё в порядке.

Шум внизу вдруг отдалился, превратившись в тихое шуршание. Я посмотрел вниз — город был очень далеко, примерно на таком же расстоянии, как гроб, когда я смотрел на него невооруженным глазом.

— Полетели!

Гроб качался, ветер бил в лицо, я понял, что лечу по небу. Город уже поглотила тьма, верх и низ можно было определить лишь по положению звезд и луны.

— Ты помнишь последнее стихотворение, которое записал в блокноте? — спросил непойманный барсук доверительным тоном. — «По непроглядно-черному небу летит одиноко книга» — такое было стихотворение. Разве не абсолютно то же самое делаем мы сейчас? Стихотворение оказалось пророческим. Мы книги. Некие звезды, противостоящие земному шару. Увидишь, если все пойдет как я говорю, твои планы очень скоро претворятся в жизнь.

Гроб летел со все возрастающей скоростью. Видимо, я еще не освободился полностью от законов физики, — от ставшего непереносимым перепада внутреннего и внешнего давления остановилось дыхание. В течение нескольких десятков секунд мое тело, казалось, разрывается на куски, и, когда это состояние достигло апогея, скорость начала постепенно снижаться.

— Вавилонская башня, — радостно сказал непойманный барсук.

Рядом с ярко-красной луной, мелькавшей в разрывах туч, в иссиня-черное небо вонзалась огромная башня, будто колонна, на которой покоился небесный свод.

Гроб еще больше сбросил скорость и кругами, почти впритирку к башне, начал снижаться.

Наконец стал виден мир, в котором мы оказались. Была светлая ночь, земля сверкала. По мере приближения к ней послышался вой множества животных, похожих на собак, но каких-то взлохмаченных и невзрачных. Когда мы приблизились еще больше, в вое можно было разобрать: х-ха, х-ха, х-ха... Это дружно хохотали десятки тысяч непойманных барсуков.

Показалась поверхность земли. Это была ровная, тянущаяся бесконечно, насколько хватало глаз, пустошь, где взгляду не за что было зацепиться. Вавилонская башня, как могучее дерево, росла в центре.

— Бродящие вокруг Вавилонской башни, — сказал непойманный барсук, — все до одного мои приятели. Люди, все без исключения, ждут встречи с непойманными барсуками. Все они взращиваются именно здесь. Поэтому их число равно числу жителей земного шара. Среди них есть большие, маленькие, в общем самые разные, но это не связано с их возрастом, а зависит лишь от величины и характера мечты людей. Восьмидесятилетний барсук может выглядеть как ребенок, а десятилетний — взрослым барсуком. А иногда бывает и так, что взрослый снова превращается в маленького или, наоборот, эмбрион в течение нескольких часов становится взрослым. Интересно, правда? Мир, определяемый величиной и характером мечты. Далее, когда мечты накопятся, достигнут определенного объема и созреют в виде барсуков, они, как это видно из моего случая, выходят в мир людей и добиваются возможности поглотить тени тех, кто является их хозяевами. Они обретают независимость, и их помещают в башню. Это величайшее свершение, огромная честь. Когда ты окажешься внизу, всё сразу же поймешь, а увидев барсуков известных тебе людей, не сможешь удержаться от смеха.

Однако ничего подобного я пока не увидел. Единственное, что я понял: барсуки копошатся, сбившись в кучу так плотно, что между ними руку не просунешь.

Когда гроб опустился почти до земли, непойманные барсуки расхохотались (или завыли), потом умолкли и освободили для него узенький проход.

На мне сосредоточились многочисленные вопрошающие взгляды. Хотя я и считал, что, по идее, мне нечего стыдиться ни своей странной судьбы, ни своего прозрачного тела, поднять голову и встретиться с ними глазами у меня не хватало смелости.

— Завидуешь? — весело спросил мой непойманный барсук. — Знаешь, кто вон тот малыш?

Робко посмотрев в указанную сторону, я увидел действительно жалкого малыша, который ковылял, награждаемый пинками товарищей. Казалось, он только что появился из утробы матери — на его шершавой красной коже беспорядочно росли младенческие волоски. Увидев его морду, я чуть не вскрикнул от удивления. Это было, несомненно, лицо управляющей домом, где я жил.

— Ну как, весело? Барсуки людей, связанных с тобой, собрались поблизости.

Осмелев, я стал оглядываться по сторонам. В самом деле, каждое из лиц смутно напоминало мне кого-