собирался застрелить? Я почувствовал, что это начало конца и инстинктивно приподнялся на локте. Он сразу заметил меня, приложил палец к губам, а потом поманил меня к себе. Ничего не понимая, я не двигался. Он свирепо нахмурился и снова позвал меня быстрым и повелительным движением руки.

В чем дело? Чего он хочет? Убить меня на дворе или заставить вызвать Майкла? Что мне делать: просто отказаться повиноваться или попытаться наброситься на него, вырвать у него револьвер и убить?.. Но привычка к повиновению взяла свое, и, не успев додумать своих мыслей, я натянул штаны и рубашку и на цыпочках подошел к двери.

– Следуй за мной, – сказал Лежон и повел меня в свою комнату. Закрыв дверь и усевшись на стол в своей голой и неуютной каморке, он долго, испытующе смотрел на меня. Его глаза были такими свирепыми, какими я их еще никогда не видал.

– Послушай, прохвост, хочешь остаться в живых? – внезапно зарычал он.

– Вообще говоря, да, господин сержант-мажор, – ответил я, пытаясь не говорить раболепным голосом.

– Вообще говоря? – усмехнулся Лежон и опять замолчал. – Ладно, если ты, вообще говоря, хочешь сохранить свою шкуру, то слушай внимательно то, что я тебе скажу, потому что только я один могу тебя спасти. Понял?

– Так точно, господин сержант, – ответил я.

– Так вот, гнусь, – продолжал он, – среди вашей сволочи поговаривают о каком-то бриллианте, который ваша шайка стащила в Лондоне. Кроме того, среди них существует заговор убить меня, похитить этот бриллиант и бежать с ним в пустыню.

– В самом деле, господин сержант? – сказал я, когда он остановился.

– Как ты смеешь мне возражать, гадина! – заорал он. – Да, в самом деле, – продолжал он, подражая моему голосу. – И я все это знаю! Знаю, потому что мне известно все, что делают, говорят и думают в этом форту. Понимаешь, я знаю все, что здесь думают… Мне наплевать, стащили вы что-нибудь или нет. Мне совершенно безразлично, что сделается с вами, ворами, но я не желаю, чтобы у меня, в моем отряде устраивали какие-то заговоры и сочиняли всякие планы убийства. Понимаешь?.. Отвечай!

– Так точно, господин сержант.

– Отлично! – зарычал он несколько тише. – Так вот, я этих прохвостов проучу. Я научу их интересоваться не бриллиантами, а службой. Клянусь, что научу! Для этого я назначаю тебя и твоего брата и еще нескольких, скажем, легионеров – Сент-Андре, Кордье и Мари – в караул. Я сам буду командовать этим караулом и арестую вожаков. Ваш отряд будет находиться под моей личной командой, и вы будете стрелять по всякому, по кому я прикажу стрелять. Бунтовщиков надо расстрелять, как бешеных собак. Слышишь, что я тебе говорю, кретин? Отвечай!

– Так точно, господин сержант.

– Хорошо! Так слушай, идиот! Для того чтобы прекратить все эти дурацкие заговоры, твой брат передаст этот бриллиант мне. Я помещу его в такое место, где он не сможет вызвать каких-либо новых осложнений… Черт бы вас подрал с вашими бриллиантами! Разрушаете мне дисциплину! Устраиваете бунты! Вас надо бы на двадцать лет на каторгу сослать, обоих прохвостов… понимаешь, мерзавец ты этакий, отвечай?

– Так точно, господин сержант.

– Так. Ты и твой брат, а также все остальные получите патроны. Тебя или твоего брата, а может быть, обоих я поставлю на караул к оружейному складу. Вы будете стрелять по всякому, кто попытается к нему приблизиться. Кто бы он ни был: простой легионер или унтер-офицер… Один я имею право подходить к складу… Я этих свиней проучу! Я их проучу!.. Я, собственно говоря, хотел вызвать твоего брата и спрятать его бриллиант в ротной кассе, а потом начать действовать, но все равно, слушай меня внимательно: ползи назад, разбуди, кого я тебе сказал, прикажи им выбраться потихоньку из казармы и забрать винтовки. Я буду стоять в дверях с револьвером и застрелю любого, кто сделает малейшее движение против меня… Ступай!

Я отдал честь и повернулся кругом. Значит, время пришло, и Лежон начал действовать. Он, по- видимому, руководился указаниями Болидара по поводу того, что мы пятеро отказались присоединиться к мятежникам, и хотел заставить нас ликвидировать бунт. Он имел право расстрелять любого мятежника, и мы обязаны были ему повиноваться… Но что будет с Майклом, когда он заявит, что никакого бриллианта у него нет? Что сделает с ним Лежон после подавления восстания? Ведь одного слова Лежона было бы достаточно, чтобы отправить Майкла к остальным мятежникам: на тот свет или, что, может быть, еще хуже, в штрафную роту…

– Если ты пикнешь, то будешь первым из многих, кого я отправлю в преисподнюю, – рычал сзади меня Лежон, когда мы шли по узкому проходу между толстыми глиняными стенами. Я почувствовал дуло револьвера, прижатое к моей спине, и кровь ударила мне в голову. Мне пришлось напрячь все силы, чтобы не повернуться и не броситься на него. Только полсекунды, чтобы ударить его в подбородок, – больше мне не нужно было. Но этой половины секунды он мне не дал бы, и едва ли я был бы полезен Майклу с позвоночником, перебитым разрывной револьверной пулей. Лежону пристрелить меня было так же просто, как раздавить сапогом скорпиона… И потом, даже если бы мне удалось его победить, то шайка Болдини все равно с нами бы расправилась… Мы дошли до двери, Лежон остановился, поднял револьвер и прошептал:

– Живо!

Я пополз к кровати Майкла. Что будет, если Майкл вскочит и крикнет? Сможет ли Лежон запугать всех легионеров, и хватит ли у них храбрости броситься на него с пустыми руками? Вероятно, не хватит.

Я начал шептать в ухо Майклу:

– Майк, старик, это я, Джон… тихо… Майк, старик, вставай… тихо, слышишь…

Он проснулся и без звука поднялся с кровати.

– Одевайся, бери винтовку и выходи. Лежон начал действовать. Возьми штык.

Он увидел стоявшего в дверях Лежона и встал. Я пополз к Сент-Андре и разбудил его таким же образом.

– Лежон нас вызвал, – прошептал я, – он стоит в дверях.