– Смотри! – зарычал Лежон. – Часовой мог проболтаться… Они могут броситься все сразу.

Но внизу царила полная тишина. Сержант Дюпрэ поднялся по лестнице, подошел к Лежону и отдал честь.

– Сержант Дюпрэ, – сказал Лежон, – пришлите мне сюда все винтовки караула. Пришлите их с одним легионером. Если кто-нибудь откажется сдать винтовку, убивайте его на месте. Солдатам караула воспрещается выходить из своего помещения. Всем, кроме того, кто понесет мне винтовки. Всякий, кто ослушается, будет пристрелен, – и он показал на меня.

Сержант Дюпрэ отдал честь, сказал: «слушаюсь», повернулся на каблуках и ушел.

Я видел, как он вышел во двор, подошел к воротам и отнял винтовку у стоявшего на часах у ворот легионера. Потом отнял винтовки у остальных часовых и всех их отвел в караульное помещение. Минуту спустя из караульного помещения вышел легионер. К своей радости, я видел, что он нес по четыре винтовки на каждом плече, держа их за дуло.

– Смотри! – зарычал Лежон. – Теперь все они могут броситься сразу. Бей их беглым огнем, если они выскочат, – и сам, взяв винтовку, которую отнял у часового, стал со мной рядом. Легионер, принесший винтовки, некий Гронау, огромный и глупый эльзасец, медленно поднялся по лестнице.

Я не отрываясь смотрел на освещенную желтым фонарем дверь караульного помещения. Во дворе было почти совсем светло. Вдруг я услышал позади себя грохот и оглянулся, рассчитывая увидеть, что Лежон повалил эльзасца, оглушив его ударом по голове сзади. Я увидел, что Гронау бросил винтовки и стоял с открытым ртом, выпученными глупыми глазами и протянутой рукой. По-видимому, он увидел что-то настолько неожиданное, что забыл даже о Лежоне. Лежон совершенно инстинктивно взглянул в ту сторону, куда указывал Гронау. Я тоже взглянул и увидел, что оазис кишел туарегами, быстро и молча шедшими в атаку на форт.

Большой отряд всадников на верблюдах развернулся налево, другой отряд направо. Видимо, они хотели окружить форт со всех сторон, даже в неверном утреннем свете было видно, что их несколько сотен.

Лежон мгновенно оценил положение.

– Беги назад! – заорал он на Гронау. – Отнеси винтовки караулу. – И сильным ударом руки между лопаток погнал его вниз. – Пришли сюда сержанта Дюпрэ. Живо!

– Вниз в казарму! – крикнул он мне, – дай тревогу. Передай ключ Сент-Андре, и выдайте винтовки. Пришли сюда трубача. Бегом, иначе…

И я побежал. Одновременно наверху начала стрелять винтовка Лежона. Соскочив с лестницы и пробежав через коридор, я бросил ключ Сент-Андре, стоявшему, как статуя, у дверей оружейного склада.

– Туареги! – закричал я. – Выдать винтовки и патроны, – и наискось через двор побежал в казарму.

Майкл целился в голову Болдини, Мари направил винтовку на Шварца, а Кордье переводил свою винтовку с одного на другого по всей казарме. Все проснулись, и по казарме перекатывался глухой шепот, перекрываемый веселым голосом Майкла.

– Желающие умереть, пусть спустят ноги с кровати…

Но желающих умереть не было, и все лежали спокойно.

– Тревога! Тревога! – закричал я. – Туареги!.. – И, обращаясь к Майклу и остальным караулившим, крикнул: – На крышу! Нас окружили!

Я бросился назад и слышал, как Майкл, Кордье и Мари бросились за мной. В казарме стоял дикий рев восторга:

– Тревога! Туареги!

И страшный топот: весь гарнизон бежал за нами. Сент-Андре выбежал навстречу с огромной кучей винтовок. Дюпрэ со своим караулом с грохотом бежали по лестнице. Когда мы выбежали на крышу, Лежон заревел:

– По местам! По местам! Открыть огонь! Беглый огонь! Дайте им, мерзавцам! Бейте их!

Передав Дюпрэ командование крышей, он ринулся вниз. Минуты две спустя снизу стал подниматься поток людей в рубашках, людей без шапок и сапог, людей в одних штанах – в самых невероятных костюмах, но вооруженных, с винтовками, полными подсумками и штыками. Лежон, очевидно, основательно поработал. Через три минуты после того, как Гронау впервые заметил кочевников, весь гарнизон был на местах и из каждой амбразуры летели пули в ревущих туарегов.

Если бы Гронау не пришел на крышу и не обратил нашего внимания на то, что творилось снаружи форта, то, вероятно, теперь не осталось бы ни одного живого легионера. Одним быстрым налетом туареги ворвались бы в форт и встретили разоруженный гарнизон.

Я выпускал обойму за обоймой и думал о том, как много в нашей жизни значит случайность. До сих пор еще нельзя было сказать, удастся ли нам отстоять наш форт. Туареги были страшно близко. Они уже захватили оазис, их было несколько сотен против нашей маленькой полуроты. Они были необычайно храбры, они толпились под самыми стенами, несмотря на то, что каждая пуля убивала без ошибки. Со всех четырех сторон они бросались на стены, почти в упор стреляя по амбразурам, в то время как большой отряд бросился на ворота с камнями, топорами и связками хвороста, чтобы их сжечь. У ворот Лежон, бесстрашно выставившись из-за стены, командовал обороной. Его легионеры давали быстрые залпы, наносившие страшные потери противнику.

И вдруг совершенно неожиданно туареги рассеялись и исчезли. Над краем пустыни взошло солнце.

Я думаю, что вся эта ураганная атака продолжалась не больше десяти минут – с первого выстрела Лежона и до исчезновения туарегов, но эти минуты показались мне часами. «Я, наверное, убил много народу», – лениво подумал я. Моя винтовка была раскалена, и с нее текло масло. В амбразуре, где я стоял, было несколько царапин от пуль туарегов. Внизу песчаная равнина была усыпана кучами белых и синих тканей, больше похожих на кучи грязного белья, чем на свирепых людей, минуту назад жаждавших крови и бесстрашно атаковавших наш форт.

Трубач протрубил отбой, и по команде: «Стоять вольно, оправиться!» – я разрядил винтовку и осмотрелся.