ясностью. Но эти, они совсем в другой среде.

Он опять смотрел на геймеров.

— Они создают ощущения из чистой выдумки. Они не пишут на холсте самих себя; их холст — чистое воображение. У них есть палитра красок, чтобы рисовать: расы существ, классы персонажей, все остальные элементы, которыми ограничивает тебя игра, но как только ты начинаешь ими манипулировать, вариациям практически нет конца. Игроки со всего мира постоянно добавляют в палитру новые оттенки, создают новые артефакты, придумывают одежду, основывают сообщества, выводят новые расы, учреждают новые гильдии. Эти художники, они используют свои материалы, чтобы создать вторую кожу, с их помощью они рассказывают сказки.

Кейджер глядел на экраны, на пейзаж, раскинувшийся без физических пределов.

— Они создают мифы и легенды, основывают империи. — Он пристально посмотрел на Парка. — Они убивают драконов.

Он обернулся:

— Бандолерос!

Головы одна за другой вынырнули из пастей кресел-шаров, и только проглоченный геймер остался невидимкой. Парк смотрел на них, они смотрели на незримые вещи, глазами устремленными вглубь, шеи напряженно согнуты, зрачки сужены, как булавочные головки, видя каким-то иным способом.

Парк поморщился:

— Они неспящие.

Кейджер покачал головой чему-то удивительному.

— Это совсем не главное. Они здесь творят, переворачивают всю «Бездну», совершают невозможные ходы. Потому что они беспощадны. И они видят что-то такое, чего мы не видим. Они были там, где не были мы, и поэтому обладают особым знанием. Как тогда, в Японии.

Он дотронулся до руки Парка концом расчески.

— Но им нужно сфокусироваться. Чтобы иметь возможность создавать.

Он открыл клапан сумки.

— У меня нет пятнадцати тысяч долларов.

Кейджер сунул в сумку руку, а другой рукой помахал в воздухе.

— Клуб, он вдыхает и выдыхает деньги. То, что поступает в него, расходится в разные стороны, чтобы здесь продолжалась жизнь; что остается, возвращается обратно. Я не могу прерывать этот поток. Если я прерву его, я задушу то, что здесь происходит. Остановлю сердце клуба. Этого я не сделаю.

Он поискал что-то в сумке, что-то большое и тяжелое, оно перекатывалось с места на место. Потом показал на зрителей, которым Тадж разливала последние капли саке.

— Вот эти парни, они заплатили, чтобы увидеть нечто особенное. Они заплатили, чтобы увидеть, как творят художники. Они пришли сюда, чтобы увидеть, как на их глазах пишется легендарная история. Все, что они платят, идет на поддержание этой комнаты и ее работы, в том числе оплату команде за мастерство. Вся прибыль, которую я получаю, записывая их квесты, тоже возвращается сюда же. Так мы выходим на ноль.

Он поправил волосы.

— Сегодня они должны выступить. Им нужен шабу. Чтобы это получилось.

Его другая рука показалась из сумки.

— Вот что я могу тебе предложить, Парк.

Он положил сомкнутый кулак на стойку, пальцы охватывали какой-то небольшой цилиндр.

Парк увидел, как пальцы раскрываются, моргнул и отнял руку от дракона, отпуская его к Кейджеру, который улыбнулся, очень осторожно взял дракона, поднялся и подошел к неспящим игрокам.

— Бандолерос! Сегодня мы на коне!

Парк не смотрел, как они взломали дракона, положили обломки в стеклянные трубки, зажгли чистый китайский кристаллический метамфетамин и втянули ароматический дым. Его глаза не отрывались от белого флакончика на стойке, снова и снова перечитывали этикетку, чтобы убедиться, и потом уже сжать аккуратно завернутую в бумагу, где прежде был дракон, «дрему» в ладони.

Фамильная семейная бессонница и неспящий прион разительно отличаются друг от друга. Самые существенные из их многочисленных отличий — это то, что семейная бессонница является генетическим расстройством, полученным по наследству, а НСП распространяется различными путями.

Почти бессмертный, если так можно сказать о чем-то, что вообще не является живым в полном смысле слова, неправильно сформированный белок, который взаимодействует со здоровыми белками и поражает их так, что они преображаются в такую же злокачественную форму, как у него самого, можно получить по наследству. Но также его можно передать при обмене жидкостей, случайно употребить в пищу, если он присутствует в зараженном мясе или, при сильной концентрации в воздухе, вдохнуть.

А еще его можно набрать в шприц и впрыснуть.

Если есть такое желание.

Вторая существенная разница между ними состоит в том, что при семейной бессоннице человек лишается сна, когда белок уже проделает свою работу, сформирует амилоидные бляшки, буквально проедая дыры в мозгу, оставляя звездчатые астроциты.

При НСП бессонница не медлит месяцы, а то и годы на фоне других симптомов, как это бывает при семейной бессоннице, но почти всегда является первым безусловным признаком того, что человек заражен. Можно легко и быстро освободить пространство вокруг себя, лишь упомянув, что в последнее время плохо спишь.

Отсутствие сна, нехватка отдыха для ума и тела — это последний кинжальный удар, который наносит фатальная семейная бессонница. К тому времени она уже успеет проесть огромные дыры в мозгу, оставив после себя изъеденный воронками ландшафт, и один из побочных эффектов этого — потеря сна. Когда больные семейной бессонницей теряют сон, конец наступает довольно быстро, хотя и не менее гротескно. В судорогах, покрытая болячками, в испарине, с гримасой на лице, с гомеостатическими функциями организма, всеми так или иначе пораженными, жертва семейной бессонницы теряет способность общаться, может утратить ощущение себя, но никогда не перестает чувствовать. И чем дальше гниет тело, тем более опустошительными становятся разрушения, так что традиционные болеутолители уже не годятся. Химические рецепторы больше не воспринимают успокоительные средства, которые могли бы притупить мучения.

И это, без всякой иронии, адский способ умереть.

НСП отчасти еще хуже.

Главным образом из-за того, что у него уходит больше времени на то, чтобы закончить свою работу. НСП поселяется в здоровом организме и начинает процесс конформационного влияния, из-за которого белки мутируют, и он атакует таламус напрямую. Жилище сна, таламус также является переключающей станцией, которая обеспечивает коммуникацию и телеметрию внутри мозга, ключевой целью, куда направится мозговой террорист, если у него есть только одна бомба. Подорвав ее, этот террорист добьется особого успеха в достижении своей конечной цели. Ибо нет ничего столь же ужасного, как потеря сна. Она создает фантомы и подозрения, заставляет человека сомневаться в своих способностях и суждениях и со временем разлагает организм изнутри.

Даже если бы НСП входил в тело в шапке с прорезями для глаз и поясе с пластиковой взрывчаткой, он бы не мог добиться большего успеха. После взрыва вместо поражающих элементов он разбрасывает собственные копии. Копии выстраиваются в цепочки, воспроизводятся, и таламус забывает, как спать. Телу и разным областям мозга рассылаются сигналы с приказами, что и когда делать, но они безнадежно искажены. И покоя нет.

Как только бомба взорвана, в результате лишения сна инфраструктура организма начинает деградировать. Однако большая часть мозга остается нетронутой. Ночи беспокойного сна превращаются в