— Ребята, там не будет никаких звезд, ни познакомиться, ни переспать будет не с кем, и я не собираюсь ничего раздавать. Вы вполне можете оставаться здесь и глазеть на бойню. — Он показал рукой. — Ты тоже посиди здесь, Бини. Мне больше посредников не надо.

Парк покачал головой:

— Он не посредник.

— Тогда он не нужен нам, чтобы делать дело.

— Я хочу, чтобы он вошел.

Кейджер раскрыл клавиатуру нового телефона и стал щелкать кнопками.

— Зачем?

Парк, усталый, начиная чувствовать побочное действие стимуляторов, вспомнил свои годы в Дирфилде и беспощадность, с которой там шла классовая война. Хотя сам он не был голубой крови, в смысле происхождения, семейного состояния, связей и внешности, он все-таки имел возможность войти в любую группировку. И после первого учебного года оказалось, что лучше всего он чувствует себя со студентами на стипендиях, принятыми потому, что здесь отучились члены их семьи. Как только Парк очутился среди них, в течение трех последующих лет ему представилось немало возможностей применить свои таланты, ставя на место хулиганов, принимавших его друзей за легкие мишени.

Только Роуз, которая истерически смеялась при мысли, что до него так и не дошло, в конце концов, заявила ему, что, возможно, существует некоторая связь между этим опытом и его склонностью к работе в полиции.

Когда Парка отбросило в прошлое, на школьный двор, он утратил долю естественной подобострастности дилера перед лицом богатого клиента и вышел из роли.

— Потому что он мой друг.

Кейджер наклонил голову вбок.

— Он твой друг?

— Да.

Кейджер поднял глаза от телефона.

— И что я теперь должен думать отебе?

Парк покачал головой:

— Мне все равно, что ты обо мне думаешь.

Кейджер улыбнулся:

— Ну ладно. Вы с другом идите вперед. Чтобы Имелде и Магде удобнее было в вас выстрелить, если вы попытаетесь покуситься на мою личность.

Парк посмотрел в глубь коридора, открывшегося за панелью.

— Так если там не будет ни рок-звезд, ни обалденного секса, зачем мы туда идем?

Кейджер снова взял расческу, прижал зубцы к подбородку, на коже появились белые полоски.

— Чтобы увидеть нечто прекрасное.

Проход производил впечатление заброшенного технического коридора. Подошвами они клацали о стальные решетки, положенные на изъеденные ржавчиной железнодорожные рельсы. Узкий желоб с вязкой красновато-коричневой жидкостью бежал внизу, коридор освещал ряд промышленных ламп в клетках, соединенных внешним кабелем, все лампы, кроме двух, были разбиты, светили тускло или мигали; бетонные стены, казалось, источают желчь.

Парк дотронулся до стены и ощутил, что она совершенно сухая и теплая, почувствовал пальцами тонкие штрихи искусно наложенных слоев краски.

Кейджер кивнул:

— Я сказал дизайнеру, что мне нужен тайный коридор и что он должен производить такое впечатление, будто тебя ведут пытать.

Он показал на испещренную ржавчиной дверь впереди, похожую на дверь в учреждении:

— Это задумывалось как лаунж для знаменитостей, только для своих, для самых близких. Тайная дверь, тайный ход, внушающий ожидание упадка. А внутри, разумеется, сплошная роскошь. Кабельная трансляция с танцпола и из туалетов, отдельный бар и диджей, мажордом, которого можно послать за любым, кого ты увидел на экране и захотел пригласить за зеленые шторы посмотреть, как живут волшебники мира. В конечном счете все та же глупая показуха, которая дает богатым и знаменитым возможность почувствовать, что они не такие, как все. Или на несколько минут разогнать их скуку. И мне стало неинтересно удовлетворять запросы этой тусовки.

Он прошел мимо Парка и Бини и взялся за ручку двери.

— От денег люди тупеют. У них нет необходимости так же упорно работать, как тем, у кого нет денег. Вот почему умные люди, у которых деньги есть, тратят их в основном на одно.

Парк подумал об отце.

— Они тратят их на то, чтобы люди, не имеющие денег, никогда их и не получили.

Кейджер наклонил голову.

— А ты не дурак. Как тебя зовут?

— Парк.

Кейджер поправил ремень сумки на плече.

— Знаешь, Парк, что я думаю?

— Не знаю.

— По-моему, мы очень скоро выясним, что сильнее, знание или деньги. По-моему, чем хуже идут дела, тем больше будет расстояние между умными бедняками и глупыми богачами. И что умные бедняки сумеют разобраться, как надо жить, а глупые богачи, наверное, сделают что-нибудь совсем тупое. К примеру, нажмут парочку красных кнопок и взорвут все к чертовой бабушке. Вот что я думаю. — Он расчесал волосы. — А ты что думаешь?

На Парка потянуло холодком замерзшего мира, но он не мог поверить в тот сценарий, который услышал. Его ребенок не допускал таких прозрений. Для его ребенка нет места в таком мире, какой описывал этот богатый чужак, так откуда же ему взяться?

Он показал на дверь.

— Я думаю, нам следует договориться, пока деньги совсем не обесценились.

Кейджер достал из сумки ключ, какие бывают в кино про тюрьмы.

— Ты не дурак. Но тебе не хватает воображения. Или, может, тебе не хочется им пользоваться.

Он вставил ключ в замок и со скрежетом провернул на 360 градусов.

— Возможно, ты не проникнешься увиденным.

Он толкнул дверь, и она распахнулась.

— Только, хочешь или нет, ты будешь мечтать об этом.

Он шагнул внутрь, снова достал расческу и поправил какие-то неразличимые погрешности своей стрижки.

Парк и Бини последовали за ним, вошли в скрытую круглую комнату, бывший дворец самых элитных клиентов Кейджера. Теперь, вместо обезумевших от кокаина старлеток и урожденных полукровок, отбросов европейской аристократии, комнату обжило приглушенное собрание эстетов и любителей, строго отобранный внутренний круг.

Здесь были почти исключительно мужчины, в большинстве не старше тридцати, их высокий статус внешне проявлялся в малоизвестности фильмов, групп, литературных цитат или обрывках машинного компьютерного языка, изображенных на их футболках. Некоторые из присутствующих носили очки, чаще всего громадные пластиковые в стиле ретро или незаметные, без оправ, геометрической формы. Прически так же варьировались, от длинных и нечесаных волос до бобрика военного образца. Одеты они были в джинсы, черные предпочтительно, защитные позволительно. Избранная обувь — кеды конверс, черные, красные или белые, высокие или низкие. Ни один из присутствующих не сумел повторить скрупулезность ботанического совершенства Кейджера. Планшетники, смартфоны, ноутбуки, облака ссылок, все очень модифицированные и персонализированные. Приборы передавали сигналы непосредственно друг другу и по вездесущей беспроводной сети клуба, а также подробно сообщали, хотя и без слов, об убеждениях и склонностях своего владельца в пределах этого особого конклава.

Как и в турнирном зале, откуда они только что ушли, всеобщее внимание было приковано к ряду