оставшийся в широченных, состаренных черных джинсах из переработанного хлопка, которые держались на широких голубых подтяжках на худых голых плечах, поглядел на Парка и выставил в его сторону толстый пластиковый пистолет.

Парк протянул запястье, кассир нацелил на него сканер и нажал на кнопку. Раздался сигнал, устройство считало информацию с крохотного серебряного чипа на браслете, переданную в ответ на запрос. Кассир посмотрел на код, высветившийся на жидкокристаллическом экранчике пластикового пистолета.

— Проходите.

Парк все равно протянул руку, незаметно передавая кассиру маленький пакетик, плотно набитый смолистыми шишками. За прошедшие месяцы, чтобы заручиться хорошим отношением, он обязательно подмазывал персонал, даже когда его пропускали в клубы бесплатно. Для дилера хорошего отношения никогда не бывает слишком много. Поскольку это часто помогает получить своевременное предупреждение о возможных неприятностях. Например, дилере-конкуренте. Недовольных клиентах. Полиции.

Пакетик исчез в кармане, и писарь негромко постучал по столу в знак благодарности, одновременно он нажал носком ботинка на выключатель в полу и открыл внутреннюю дверь.

Обстановка внутри напоминала «Вакхическую Пропасть». Чуть больше одежды на людях, чуть меньше неприкрытого секса и нет эльфов, но те же массовые пароксизмы отчаяния и страха, проявленные в безудержном разгуле. В воздухе пахло потом, ганжой, сигаретным дымом, водочным перегаром и вишневым блеском для губ. Здесь тоже были мигающие скриншоты из холла: спроецированную на потолок панораму пересекали тени, которые отбрасывали несколько подиумов, заполненных потрясающе красивыми завсегдатайками клуба, которых отобрали из толпы безработные ассистенты по подбору актеров, обменявшие свой профессиональный опыт на флаеры с бесплатной выпивкой.

Парк не работал в Денизоне. Он не обслуживал никакие клубы на регулярной основе. Приходил туда только по просьбе кого-нибудь из постоянных покупателей, которому нужно было доставить что-то конкретное. Сначала, еще до того, как всем стало ясно, с какой скоростью распространяется НСП, с какой силой ему суждено разбушеваться, он, посещая эти места, действовал с оглядкой. Он делал свой бизнес в туалетах и задних коридорах, в проулках, куда тусовщики выбегали покурить на ночной воздух. Но вскоре, когда законы против курения стали казаться не такими злыми, все стали курить внутри, и чем чаще курильщики оставались в клубах, чем их становилось больше, тем чаще и больше туда перемещались наркодилеры. Незаметная передача наркотиков еще ценилась, потому что в ней был стиль, но, с точки зрения закона, в ней не было необходимости. Тем более что никто из употребляющих их не прятался.

Оставаясь на уровне кабаре, чуть выше танцпола, Парк двигался в сторону бара. Он прошел мимо кабинок, внутри которых на черных эмалированных столешницах протянулись дорожки кокаина, где девушка в кругу друзей скупо выдавала им маленькие голубые капсулы, где пара, он и она, взламывала амилнитритовые попперсы под носом друг у друга, где бог знает сколько народу затягивалось трубками, самокрутками и косяками и где один человек вдруг тяжело опустился на скамью, чуть не упав с нее. Рука его была еще затянута резиновым жгутом, шприц еле держался в пальцах, во впадине локтя набухала капля крови. Парк хотел было остановиться, чтобы проверить у парня пульс, но, увидев, что тот открывает и закрывает глаза и облизывает губы, на которых блуждает смутная улыбка, пошел дальше.

Такие заведения были не для Парка. Роуз, когда однажды она вытащила его на «Экзотический эротический бал в честь Хеллоуина», полагая, что, может быть, он в угаре веселья распрощается со своей застенчивостью, почти сразу поняла, что совершила ужасную ошибку. Не то чтобы Парк был ханжой. Ни в коей мере. Его не оскорбляло и не стесняло буйство плоти, проявления человеческой сексуальности во всех ее вариациях, мужчины, одетые распутными монахинями, женщины, одетые в нацистскую форму; просто от всего этого ему стало ужасно грустно. В этой всеобщей атмосфере неуверенности в себе и аффектации ему было слишком легко увидеть в этих сказочных существах ежегодного маскарада жителей тесных комнатушек, которыми в большинстве своем они и были в обычной жизни. С его повышенной чувствительностью к нервным сигналам секса, тоски и отверженности, которые разносились по залу, у него вскоре появилось ощущение, как будто кто-то скреб мелкозернистой наждачной бумагой по его нервным окончаниям. При виде выражения отчаянной неловкости у него на лице, густо загримированном под зомби ее собственными руками, Роуз нашла предлог, будто бы плохо себя чувствует, и спросила, не против ли он, если они пойдут домой. Он был не против.

Пока они ехали в метро под заливом, он смотрел на их бледные отражения в темном стекле, выбеленные в пульсациях дежурных ламп, пролетавших мимо по туннелю. Роуз, одетая с особым кричащим шиком в костюм Тряпичной Энни, положила голову ему на плечо.

Он думал о том, что он дурак, что глупо воображать, будто бы ему известно, какой жизнью живут эти люди, что его неумение расслабиться и получать удовольствие не имеет никакого отношения к уверенности в себе и прямое отношение к незрелости и незащищенности. Только слабый ребенок боится на празднике. Стоит в уголке. Ни с кем не разговаривает. Проецирует свои страхи на веселящихся. Он добавил еще один пункт к списку личных слабостей. И твердо пообещал исправиться.

Однако, пока Парк пробирался по Денизону, поворачивал то в одну, то в другую сторону, вжимался в цепи, натянутые на высоте пояса, чтобы люди не попадали на танцпол, находил в толпе водоворот, в котором на миг чувствовал себя почти одиноким, он мог только смотреть на толпу и думать, что у кого-то из них дети дома без присмотра, пока родители в загуле.

На миг потерявшись, Парк еле почувствовал вибрацию телефона, этот ничтожный раздражитель потерялся в буханье басов. Приложив телефон к уху, он услышал только едва различимый металлический лязг. Он нажал кнопку на боку телефона, включив громкость на максимум, заткнул пальцем другое ухо и заорал:

— Бини?

Едва слышный голос:

— Да, я. Что там у тебя?

Ошеломленный шумом, толпой, усталостью и стимуляторами, которые он принял, Парк обнаружил, что из него выходит честность.

— Да ничего такого. Просто стою и сужу людей, которых не знаю.

Он услышал булькающий смех Бини.

— Да уж, здесь без этого трудно, да?

Парк приподнялся на носках и оглядел толпу.

— Ты где?

— Я в танцевальном зале. А ты?

— Тут же.

— Ты видишь там… посмотри на подиум, ты видишь там девчонку, просто настоящая Соня из «Мортал Комбат»?

Парк посмотрел на подиум и в заикающемся свете стробоскопов увидел девушку: взлохмаченные светлые волосы, большие висячие серьги, зеленая повязка на голове и такого же цвета обтягивающий спортивный топ из спандекса. Она танцевала, смешивая хип-хоп с хореографическими ударами ногами и руками, взятыми прямиком из старой видеоигры.

— Да, вижу.

— Ну вот, я прямо под ней и пытаюсь решить, стоит ли подниматься туда и рисковать, что мне выдернут позвоночник за попытку осуществить школьную сексуальную фантазию.

Парк стал пробираться вперед.

— Я от тебя на западе, кружу вокруг столов.

— Так и надо, молодец. Сюда, на танцпол, лучше и не заходить. Если только ты уже не наклюкался и у тебя нет с собой тонны презервативов и боксерской капы.

Парк посмотрел на танцпол, на единую вздымающуюся массу, где невозможно было сказать, кто с кем танцует, где люди жались друг к другу, надеясь, что их не утащит на дно поодиночке.

Он остановился, посмотрел вверх на подиум, нашел «Соню».

— Я примерно в десяти метрах на юго-востоке от твоей мечты. Тебя не вижу.

— Проведи черту от нее к задней стене, там, где показывают драку в таверне.

— Ага.

— Смотри оттуда прямо вниз.