миссис Броуди еще возросло, так как тотчас внизу раздался громкий голос ее мужа, сердитый, насмешливый, властный, а в ответ — робкий, покорный голос сына. Она слышала медленное движение тяжелого тела, шумно поднимавшегося по лестнице, а за ним — глухие шаги другого, более легкие, менее энергичные, усталые. На площадке перед ее дверью муж сказал громко, угрожающим тоном:
— Ступай в свою конуру, собака! А утром я за тебя примусь!
Ответа не было, послышались только торопливые, спотыкающиеся шаги, и громко хлопнула дверь. В доме наступила снова относительная тишина, сквозь которую лишь иногда прорывались звуки из спальни Броуди — скрип половицы, грохот передвигаемого стула, стук башмаков, сброшенных на пол, кряхтение пружин, когда тяжелое тело повалилось на кровать. Этот звук был последним, и снова ничем не нарушаемое безмолвие воцарилось в доме.
Беспомощное состояние, в котором находилась миссис Броуди, как будто обостряло работу мозга и придавало ей необычайную прозорливость. Она поняла, что произошло то, чего она так боялась, и к тому же с сыном случилось какое-то ужасное несчастье. Последнее она сразу почувствовала по его неверным, заплетающимся шагам, по безнадежной слабости голоса, и воображение ее разыгралось, наполнило оцепенелое молчание ночи тревожными звуками. Ей чудилось, что она слышит чей-то плач. Она спрашивала себя, что это — просто легкое движение ветерка за стенами дома или и в самом деле подавленные рыдания сына? Если это плакал Мэт, кто знает, на какой безумный шаг может толкнуть его отчаяние? Она представляла себе, как ее заблудший, но все так же нежно любимый сын обдумывает способ самоубийства. Плач перешел в тихую, грустную музыку, которая ширилась с заунывной навязчивостью погребального пения. Миссис Броуди всеми силами старалась успокоиться и заснуть, но не могла. Она была в том неопределенном состоянии, когда душа витает где-то на грани между сном и действительностью, и эта жалоба, звучавшая в тишине, билась о ее сознание, как бьются свинцовые волны о покинутый берег, где шум прибоя сливается с отчаянными, безутешными криками морских птиц. Ей виделся под проливным дождем, среди комьев мокрой, только что разрытой глины катафалк из простых, некрашеных досок, а на нем — желтый гроб. Она видела, как его опускали, как падали на него тяжелые комья земли. Тихо вскрикнув, она повернулась набок. Полусонные видения вдруг рассеялись от жестокого приступа физического страдания. Раздирающая боль, которую она испытывала по временам, теперь накинулась на нее и терзала непрерывно с жестокой силой. Это становилось невыносимо. До сих пор такие приступы, хотя и чрезвычайно тяжелые, бывали кратковременны, теперь же боль не прекращалась. Это было гораздо хуже родовых мук, и на миг у нее мелькнула мысль, не наказывает ли ее бог за то, что она предала дочь и допустила, чтобы Мэри выгнали вон в бурю, когда у нее начинались роды. Она чувствовала, что ее ослабевшее сердце точно расщепляется на части от ошеломляющей боли. «О господи, — шептала она, — избавь же меня от нее. Я не могу больше!..» Но боль не утихала, а усиливалась, стала совсем нестерпима. Отчаянным усилием миссис Броуди поднялась с постели, запахнула покрепче длинную ночную сорочку и вышла из спальни. Она шаталась, но страх гнал ее вперед. Она босиком добрела до комнаты сына и почти упала к нему на кровать.
— Мэт, — сказала она, задыхаясь, — у меня опять боль и не проходит… Беги… беги за доктором. Скорее беги, сын!
Мэтью только что начал засыпать и теперь сразу сел в постели, испуганный ее появлением. Он сперва страшно перепугался, разглядев какую-то длинную белую фигуру, ничком лежавшую поперек его кровати.
— Что такое? — вскрикнул он, узнав мать. — Что тебе от меня надо? — Затем, смутно сообразив, что она больна, сказал:
— Что такое с тобой, мама?
Она едва дышала.
— Умираю. Ради Христа, Мэт, — доктора! Не могу вытерпеть этой боли. Если ты не поспешишь, она меня доконает.
Мэт вскочил с постели, голова у него еще шла кругом от всего пережитого этой ночью, и теперь при виде страданий матери его охватило страстное раскаяние. В одну минуту он стал опять мальчиком, робким и жалостливым.
— Это из-за меня, мамочка? — захныкал он. — Это из-за того, что я взял у тебя деньги? Я больше никогда этого не сделаю. И часы выкуплю. Я буду вести себя хорошо!
Она вряд ли слышала, слова не доходили до ее сознания.
— Скорее беги! — стонала она. — Нет больше сил терпеть!
— Иду! Иду! — воскликнул Мэт в отчаянии. Он с бешеной быстротой натянул брюки, напялил куртку и обулся, потом сбежал вниз и бросился вон из дому. Большими шагами, нагнувшись вперед, он побежал по середине мостовой, а ветер, поднятый его быстрым движением, трепал всклокоченные волосы над распухшим, обезображенным шишкой лбом.
— О боже, — бормотал он на бегу, — неужели я окажусь еще и убийцей матери? Во всем, во всем виноват я один, кругом виноват. Я скверно поступал с ней.
В унынии, сменившем пьяную удаль, он чувствовал себя виновником внезапной болезни матери и в судороге слезливого отчаяния взывал к богу, выкрикивая пылкие и бессвязные обещания исправиться и искупить свою вину, если только он не отнимет у него маму. Он мчался вперед, откинув голову, прижав локти, сорочка раскрылась на тяжело дышавшей груди, полы незастегнутой куртки развевались по сторонам. Бежал, как спасающийся от правосудия преступник, которым движет один только инстинкт — стремление убежать. Его прямой целью было добраться до города, и сначала в своем горе и растерянности он не думал о дальнейшем. Но потом, когда дыхание уже рвалось из его груди короткими и шумными порывами, а в боку кололо так, что он не мог больше бежать, он подумал о том, где же найти доктора. Он был слишком измучен, сознавал, что у него не хватит сил идти пешком до самого Ноксхилла, где жил доктор Лори. Слишком далеко! Вдруг он вспомнил, что мама в одном из своих пространных писем упоминала о каком-то докторе Ренвике, живущем на Уэлхолл-род, и, кажется, отзывалась о нем одобрительно. Вспомнив это, он свернул влево, к железнодорожному мосту, и, понукая свое обессиленное тело, через некоторое время с облегчением увидел красный фонарик над дверью одного из мрачных домов на дороге.
Запыхавшись, он остановился у этой двери, торопливо поискал ночной звонок, нашел его и со всей силой отчаяния дернул ручку. Он дернул ее так сильно, что, стоя на улице у дверей, услыхал, как долгий звонок раскатился по спящему дому. Через несколько минут над его головой открылось окно, и оттуда высунулись голова и плечи мужчины.
— Кто там? — раздался сверху резкий вопрос.
— Вы срочно нужны, доктор! — крикнул Мэтью. Его поднятое вверх взволнованное лицо белело в темноте. — Моя мать заболела. С ней очень плохо…
— А чем она заболела? — спросил Ренвик.
— Не могу вам сказать, доктор, — сказал Мэтью прерывающимся голосом. — Я не знал, что она больна, пока она вдруг сразу не свалилась. Ох, у нее такие боли! Пойдемте скорее!
— А где это? — спросил Ренвик, сдаваясь. Ему дело не представлялось в том мрачном и тревожном свете, в каком только и мог видеть его Мэтью. Для него это был просто ночной визит, случай, может быть, серьезный, а может быть, и не серьезный, один из тех часто повторяющихся и досадных случаев, когда его лишали ночного отдыха.
— Дом Броуди, доктор. Вы, наверное, знаете этот дом — в конце Дэррок-род.
— Броуди! — воскликнул доктор. Потом, после короткого молчания, сказал уже другим, недоумевающим тоном: — Почему вы обратились ко мне? Ваша мать у меня никогда не лечилась.
— Ах, ничего я об этом не знаю! — крикнул Мэтью в лихорадочном нетерпении. — Ей врач необходим сейчас. Вы должны пойти со мной — она так мучается! Умоляю вас, доктор, тут вопрос идет о ее жизни.
Ренвик был уже не тот, что два года тому назад. Успех дал ему возможность выбирать, отказываться от практики, которая ему была почему-либо не по вкусу. Но против такой мольбы он не мог устоять.
— Ладно, приду, — сказал он лаконично. — Отправляйтесь домой. Я приду вслед за вами, через несколько минут.
Мэтью вздохнул с облегчением, излил свою горячую благодарность в каком-то лепете, обращенном к уже захлопнувшемуся окошку, и торопливо побежал домой. Но, очутившись у ворот, побоялся войти один и стоял на улице, дрожа в своей легкой одежде. Он решил дождаться доктора и войти вместе с ним. Хоть он и