принял нужную позу в партере, а его подельник оказался непонятливым. Нам было мало его криков. У каждого есть свои понятия. По нашим – преступник должен лежать на земле в состоянии полной подчиненности. Миша этого не разумел. Объяснять ему все было некогда.
Удары сыпались на него с трех сторон. Не знаю, что испытывали мои коллеги, но, когда я пытался свалить Самоделкина, у меня складывалось впечатление, что я бью по мешку с водой. В конце концов Ванька подпрыгнул, схватил двухметрового Мишу за шею и поджал ему ноги. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы согнуть мастера по отключению сигнализаций пополам.
– Ложись, сука! – неожиданно заорал с пола Домушин. – Ложись, б… такая, пока нас здесь не убили!!!
Миша испуганно рухнул на пол.
Я впервые участвовал в таком длительном задержании. Обычно все происходило за пять-шесть секунд. Мишу можно было смело заносить в Книгу рекордов Гиннесса. По своей глупости и неопытности он выстоял полминуты. Не скажу, что у меня или у Вани слабый удар. О возможностях Верховцева вообще ходят легенды. Он корову сбивает с ног одним ударом. Но Миша!.. Ай, молодца-а-а… Не часто приходится видеть плачущего преступника. Самоделкин рыдал как невеста, брошенная женихом в день свадьбы.
Подъехавшая опергруппа осталась обрабатывать преступление, а мы на «Форде» и «Лексусе» повезли несостоявшихся «домушников» в отдел. Благо, улица Кутузова пролегала через территорию нашего отдела, иначе мне снова не миновать вопроса Торопова:
– Что, Горский, опять в чужом районе разбой раскрывал?
Не разбой, а кражу. И не в чужом, а в своем родном.
– Горский, какого хрена ты кражами занимаешься? Тебе «тяжких» мало?
Не одно, так другое. Впрочем, вопрос был задан не со зла. Торопов несказанно обрадовался случившемуся. «Лохами с Севера» оказались начальник жилищного комитета мэрии города Кабардинска и его жена. Бьюсь об заклад – мой начальник не мог дождаться восьми часов утра, чтобы доложить мэру о четкой работе службы криминальной милиции. Только что он делал в отделе в два часа ночи?
– Он ответственный сегодня, – пояснил сержант, помощник дежурного.
Ты посмотри, как он подгадал! Впервые за этот месяц остался на ночь в отделе, и именно под его неусыпным оком произошло раскрытие кражи из квартиры начальника жилищного комитета! Две норковые шубы, почти полкилограмма золота в изделиях, сто тысяч рублей и пять бутылок виски «J&B» в нетронутом состоянии вернутся к потерпевшим. Кажется, Торопов решил свою жилищную проблему. Они с женой ютились в трехкомнатной квартире в центре, а рядом с центральной площадью строился шестнадцатиэтажный небоскреб. У Торопова с момента закладки там фундамента родилась голубая мечта – переехать этаж эдак на четырнадцатый. Чтобы окна были до пола и вид на всю площадь. Об этом я подслушал, стоя в приемной. Он разговаривал с женой и, смеясь, рассказывал ей о своих бесперспективных поползновениях. Все правильно, у каждого человека должна быть мечта, к исполнению которой он должен стремиться. Может, позвонить Бигуну и сделать заказ этаж на пятнадцатый?..
Наконец выслушав все нотации и поздравления, я вышел от Торопова. В кабинете на столе, как обычно, сидел Верховцев, за столом – Иван, посреди комнаты на колченогом стуле – Домушин. Есть у нас такой стул в кабинете. У него всего три ноги. Четвертая отломана. На нем мы и заставляем сидеть всякого рода жулье. Через двадцать минут такого сидения негодяи начинают падать на пол, но это не приветствуется. Хуже этого только стояние на одной ноге.
Домушин, перекосившись, как осина на ветру, сидел на стуле и слушал Верховцева. Тот рассказывал о неотвратимости возмездия и вратах ада, распахнутых настежь. Когда я вошел, в разговоре делался четкий акцент на то, что вход во врата начинается непосредственно в этом кабинете. Я хорошо понимал состояние Домушина, который при первой встрече обмочился, как младенец. После такого казуса строить взаимоотношения с нами на волне блатного героизма ему было весьма проблематично. Он себя уже показал во всей красе.
Я согнал Верховцева со стола и присел на стул рядом с Ваней.
– Домушин, у тебя имя есть? – рассматривая пачку, я убедился, что в ней последняя сигарета.
– Константин…
– Костя, значит. Я вот о чем думаю, Костя… Нужно мне перед твоим водворением в ИВС… Ты ведь не сомневаешься, что тебя «закроют»? Правильно, не сомневайся. Так вот, нужно мне перед этим запустить по «хатам» слушок, как ты сначала обоссался, а потом покрасился. При твоем авторитете, точнее, при его полном отсутствии, тебя ожидает на ближайшие пять лет только одна участь. Эта «масть» тебя будет сопровождать всю жизнь. Она вместе с тобой отправится в СИЗО, лагеря, тюрьмы. И во всех камерах, которые тебе предстоит посетить, первой командой, которую ты услышишь от смотрящего, будет: «Под нары!»
Домушин отдавал себе полный отчет в том, что каждое мое слово – правда. Я его не пугал, как бестолковый оперативник, а предупреждал. Он «сломался» через три минуты, две из которых у меня ушли на разъяснение моментов, которые меня интересуют.
Виталий Алексеевич Табанцев, заместитель начальника городской ГИБДД, «попросил» хорошего парня Костю Домушина выследить меня и в удобном месте отправить на тот свет. Подробности не сообщались. Косте говорят – он делает. Год назад Константина угораздило проникнуть в чужую квартиру, где его и задержал экипаж ГИБДД. Тупой грабитель так размахивал фонариком в темной квартире, что этот «семафор» привлек внимание проезжавших мимо блюстителей порядка на дорогах. Табанцев в тот вечер находился в здании ГИБДД. Туда-то он и попросил подчиненных привезти незадачливого воришку. После короткого разговора Домушин понял, что его крепко взяли «на крюк». Вскоре он сообразил, что Табанцев и Тен – почти братья. Естественно, подробностей такого братства он не знал, однако через «работающих» в этой же конторе «братков» выяснил, что Табанцев занимается подготовкой и оформлением документов на угнанные из-за рубежа автомобили. Дело давно поставлено на конвейер, и «движение ленты» на этом конвейере ускоряется с каждым месяцем. Семь или восемь дней назад Табанцев связался с Домушиным и назначил встречу. От распоряжения, отданного милиционером, Костя сначала ошалел, а когда Виталий Алексеевич напомнил о том, что после одной уже имеющейся у Домушина судимости его упекут за решетку до середины жизни, Домушин согласился.
– У меня выбора не было! – умолял он меня.
– Выбор есть всегда. – Я стиснул зубы, вспомнив
Способы устранения предоставлялись на усмотрение исполнителя. Табанцеву это было безразлично. Домушин выбрал самый, на его взгляд, простой вариант. Он решил выследить меня и сбить машиной. Следы ДТП Табанцев «затрет» легко.
На этом повествование заканчивалось, и я с неприязнью смотрел на блестящий лысый череп. По нему сбегали струйки пота – так выходил из Домушина страх. Ныне от меня, и только от меня зависела его жизнь в тюрьме и на зоне.
– Сейчас дашь мне официальные показания в присутствии двоих сотрудников милиции. Под роспись. И напишешь все собственноручно. Каждое слово, которое ты сейчас произнес, должно быть нарисовано на бумаге.
Был ли у него выбор? Был. Но Домушин, как и тогда, предпочел вариант, который находился
Теперь Домушин поступил в полное распоряжение оперуполномоченного Паршикова. Того, с кем мы штурмовали корейское гнездо на авторынке. Он у нас занимается имущественными преступлениями, в частности – квартирными кражами. Для тандема «Домушин—Самоделкин» наступили тяжелые времена. Пока Паршиков не выжмет их, как лимон, его встречи с фигурантами будут продолжаться очень долго.
Мой кабинет превратился в номер гостиничного типа. Не кабинет, а лежбище морских котиков. В отличие от Ивана и Верховцева, чье посапывание раздалось уже через пять минут, я до утра не мог сомкнуть глаз.
Все было в моих руках, но отсутствовало главное. На воле продолжал гулять убийца. И если до того
