«подчиненного», сделал это за него: – В том, что ты всех людей считаешь тупее себя. Я отвечаю – Мурена из хаты не взял и спичечного коробка. Они искали общак. Как видишь, не нашли. Судья он ведь, Соха... Он ведь – судья, мать твою! Умнее тебя, бестолкового, в десять тысяч раз! Он без подсказки поймет, что ничего ценного не взято. Кстати, позвонить ему не мешает. Наш с ним уговор в силе, а приход Мурены никто не предполагал. Эта свинья наверняка всю квартиру на уши поставила...

Пастор набрал номер, но телефон молчал. Ответ появился через мгновение, когда из подъезда вышел Струге.

– Интересно, куда он сейчас двинет? – задумчиво произнес Соха.

– Не знаю... – пробормотал вор, набирая другой номер. – Алло! Мурена? Это Пастор. Давай без лишних базаров через пять минут у рынка пересечемся. Разговор есть. Тимура можешь не извещать – это в твоих интересах. – Некоторое время он слушал, что ему говорят, потом бросил «лады!» и отключил телефон.

Посмотрев на Соху, который ждал возможных объяснений, он усмехнулся:

– Что клюв повесил, орел мой? Все только начинается!

Подъезжая к рынку, Пастор заметил, что Мурена в машине один. Вряд ли он ставил в известность о встрече Тимура и Филателиста. Такие встречи если и происходят, то только с ведома воров, иначе это может запросто назваться «косяком». Скорее всего Мурена высадил свою компанию где-нибудь за углом или у ближайшего кабака. Во время их разговора по телефону он ни разу не произнес имя Пастора вслух, скорее всего боялся, что подельники «стуканут» Тимуру – мол, что это за общие дела могут быть у нашего Мурены с Пастором? Нет, никто не знал об их встрече. Пастор был уверен.

Он поставил машину «бампер в бампер» с «BMW» Мурены. Тот, заметив подъехавшую договаривающуюся сторону, вышел и направился к «MARK-2».

– Открой-ка дверь, Соха.

Тот щелкнул ручкой, и в проеме появилась огромная голова бойца Тимура. Он с недоверием и известной долей опаски глядел внутрь, рассматривая Пастора и Соху.

– Садись, что ты согнулся, как лось на водопое?

Мурена послушно протиснулся внутрь, кряхтя, словно доживая муфасаилов век. При росте в сто девяносто сантиметров он имел вес сто пять килограммов и в недавнем прошлом был неплохим тайским боксером. За два года «службы» у Тимура он подернулся жирком, но навыки вышибать коленями непослушные мозги сохранил даже в такой неспортивной форме.

– Че за базар, Пастор? – поинтересовался он, сгибая голову под крышей «марковника».

– Это кто тебя, бродягу, научил с воров спрашивать? – медленно развернулся к нему Пастор. – Тимур? И для тебя он единственный на территории всея Руси вор? Шконаря здесь нет, чтобы тебя под него загнать... Но у параши ты сегодня однозначно побываешь.

Когда Мурена услышал, как в машине сработал центральный замок и все двери стали на предохранитель, у него похолодели ноги. Едва он шевельнулся, в его левый бок уперся ствол пистолета. Сидящий слева Соха посоветовал:

– Не трекайся.

Мурена молча сидел и наблюдал в окно, как мелькают улицы и машина неумолимо приближается к выезду из города. Он понял, что совершил ошибку, сев на заднее сиденье автомобиля Пастора. Вопрос он задал вовсе не из дерзости, а из желания подчеркнуть свое доброе расположение. Он ни разу не бывал в зоне, ни разу не лежал на тюремных нарах, поэтому о блатной жизни знал лишь из нравоучений Тимура, который не всегда придерживался «закона». Тимур лепил из подчиненных нужных ему людей, а не будущих последователей воровской жизни. В отличие от Пастора каждого из них Тимур мог растоптать тогда, когда ему будет выгодно это сделать. Поэтому и холодел сейчас душой Мурена, глядя, как машина заезжает в лесополосу. Он совершенно не знал, как нужно вести себя в таких ситуациях, и поэтому ему было страшно. Он сидел и икал, чувствуя, как все свободное пространство горла занял комок, похожий на шерстяной клубок. Он не владел ситуацией, сложившейся с общаком, лишь знал о задаче, которую ему предстояло выполнить, – обыскать квартиру судьи на предмет наличия крупной суммы денег.

– Выведи этого чухана на свет божий, Соха, – приказал Пастор, выходя из машины. Расправив на солнце плечи, добавил: – Вон к той яме его, «быка»...

Мурена, увидев полуобвалившийся погреб, почувствовал, как ноги стали ватными. Опустив, как примат, длинные руки, он на полусогнутых ногах добрел до ямы и умоляюще посмотрел на Пастора. После первого вопроса задавать второй было страшно и, как казалось Мурене, бесперспективно. Все равно произойдет то, что должно произойти. Мурене сейчас хотелось только одного – жить. Догадка о том, что он сделал что-то, что шло вразрез с планами вора, пришла сразу. Сейчас оставалось лишь вымолить прощение любой ценой. Мурена был готов рассказать все, что угодно. Позади него зияла темнотой и пахла гнилью и нечистотами яма, перед ним человек, которого боялись и уважали все городские криминальные деятели. А он между тем и другим, весь в «косяках» и... без «понятий».

– Не нравишься ты мне, бродяга, – буркнул Пастор, взгромоздившись на капот «марковника» вместе с ногами. – Авторитетных людей не чтишь, не ведаешь, что творишь. Видно, отжил ты на этом свете...

– Пастор, гадом буду, если против твоей воли специально чего делал!.. – взмолился Мурена. – Сделаю все, что хочешь!

– Что же ты хозяина так быстро продал? – Пастор оскалился, от чего ситуация для Мурены стала выглядеть еще более ужасно. – Сука ты, а не товарищ. За хозяина подыхать нужно, в рожу врагу плевать, кровью захлебываться, а быть верным до конца. А ты что творишь? Сопли развесил. В соплях ли твоих дело, фраер? Если я тебя решу кончить, то твои слюни здесь не помогут. Зачем же брюхом землю шлифовать?

Мурена замолчал, но его левая нога дрожала в колене. Он как мог старался совладать с этой собачьей дрожью, но ничего не мог поделать. От унижения и обиды за свою немощь Мурена залился краской и опустил глаза.

– Пастор, он сейчас боты закусит или обоссытся... – тихо заметил Соха, стараясь не спугнуть царящую атмосферу.

– А ничего страшного. Пусть ссытся, – разрешил Пастор. – Он же не боялся хату судьи подламывать. Ему тогда мочиться нужно было. А он настолько туп, что даже бровью не повел, когда судейское барахло перетряхивал, а сейчас – трясется, как паралитик. Фраерок, ты слышишь? – Пастор повысил голос. – Я к тебе обращаюсь! При слове «фраерок» ты, сука, должен уже «хвостом» пыль поднимать. Потренируемся. Ну-ка, встать на четыре кости...

Мурена, в надежде, что ослышался, посмотрел на вора.

– На колени, сука!..

Подчиненный Тимура рухнул на четвереньки как подкошенный.

– Вот так и стой, пока я с тобой разговаривать буду. – При этих словах Соха вспомнил зону в Горном, словно и не освобождался... – Так, я продолжаю. Бояться меня тебе нужно меньше, чем судью, у которого ты сегодня шухарил. Я тебя просто грохну – и все. Это быстро и не больно. А вот судья тебя, паря, в зону определит. А с твоими понятиями по нынешней жизни тебе останется только место у параши на тюрьме да пидорской барак на зоне. И «харить» тебя будут все, кому не западло. А это пострашнее смерти.

Мурена понял, что теперь ему уже не стать тем, к чему он стремился. Теперь каждый будет знать, что он как последний петух стоял на карачках и вилял задницей. И это известие, как вода, проникнет всюду – и в колонию, случись там побывать, и на волю. Стоит только захотеть Пастору.

– Двум царям служить нельзя, знаю... – проговорил вор, рассматривая свои ладони. – Но ты не служивый, ты – «шестерка», а потому и уважения к тебе никакого. Я оставлю тебя жить, если скажешь, кто тебя направил в хату на улице Гоголя, что ты там искал и остальные подробности. Только быстро. Капот холодный, а стоять мне лень...

Через минуту Пастор владел всей информацией. Первый вопрос, который пришел ему в голову, был вопрос о Тимуре. Зачем он, не ставя в известность его, Пастора, ищет общак? Ответ напрашивался сам собой – он хочет найти его быстрее Пастора и воспользоваться им в игре с ним. Как-то теперь неубедительно звучали возмущения Тимура на «стрелке» у Театра музкомедии. И как-то к месту «приложилась» малява Сома из тюрьмы – «Сука рядом». Да и налет на дачу смотрящего выглядел уже по- другому.

Теперь все для Пастора стало возвращаться на свои места. Но он не мог в это поверить. Некоторые