сорокапятилетний капитан вздохнул, вытянул из ящика стола какой-то бланк и вооружился шариковой ручкой, перемотанной изоляционной лентой. Приттман не понимал, как можно заполнять бланк заявления о грабеже, если преступники сидят на лавке в ста метрах от райотдела. В перерывах между ответами на вопросы Майкл призывал стражей порядка к благоразумию и действиям, однако, пока не был заполнен протокол и у журналиста не отобрали объяснение, капитан сидел, а сержант смотрел по телевизору «Бэтмен возвращается». Подписывая протокол, Майкл, уже смирившийся с тем, что двести двадцать долларов безвозвратно потеряны, пробегал глазами написанное и по ходу чтения придумывал разгромную статью о деградированной российской милиции.
– Тут неверно записано! – ткнул он пальцем в текст. – Тут записано – «Они мне сказали: «Отдай деньги!»
– Ну, – непонятно для Приттмана произнес капитан.
– Уот – «ну»?! Они не говорить этого!
– А что они говорить? – осведомился капитан.
– Они вообще ничего не говорить! Они окружиль меня в тесный кольцо! Я отдал им деньги и часы!
– Я не понял, – поморщился капитан. – Они у вас ничего не требовали, а вы им отдали деньги и личные вещи?
– Они хотел убить меня! – Майкл даже покраснел от тупости капитана. – Они меня убить!
– Они это обещали? – Дежурный с двадцатилетним милицейским стажем действовал в рамках ныне действующего российского уголовного законодательства.
– Я догадаться это!
Может, в Америке это и квалифицируется как «грабеж», но в России, если тебя, ни слова не говоря, просто остановили, а ты в благодарность за это отдаешь ценности – это вообще никак не квалифицируется. Капитан вздохнул и, не желая напрягать возрождающиеся в последнее время российско-американские отношения, потянулся к радиостанции.
Через десять минут патруль ввел в дежурное помещение четверых молодцев, и Приттман, радостно тыча во всех четверых, уверял капитана: «Он! Он!»
– Больной какой-то, – буркнул, выкладывая на стол дежурного доллары и часы, восемнадцатилетний парубок. – Мы к нему подошли закурить попросить, а он часы сорвал с руки, баксы вытащил, отдал и убежал. Хотели вернуть – не догнали. Бегает, падла, как олень...
Еще бы. Майкл Приттман был первым в колледже на дистанции четыреста метров.
С тех пор Майкл был более осторожен как с уличной шпаной, так и с милицией. По его мнению, ни от одних, ни от других толку не было. А после суда, на который его вызвали в качестве ответчика за клевету, «выразившуюся в публикации недостоверных данных на страницах местного издания», Майкл насупился еще и на судебную власть. Судебный процесс вел некто Струге, который задавал каверзные вопросы, а в промежутках между этим сидел, как истукан, даже не глядя на выступающих. Майкл пытался уловить хотя бы одно движение судьи, за которое можно было зацепиться и потом обвинить суд в предвзятости к иностранным гражданам и коррумпированности. Но закончилось тем, что даже его, Приттмана, адвокат в конце процесса сдулся, как шарик, и вынужден был признать, что они не правы. Самое обидно для Майкла было то, что ему самому это было известно с самого начала. Пришлось выплатить две тысячи долларов за моральный ущерб и четыреста рублей госпошлины. У Приттмана был свой счет в России, и он им воспользовался. Если бы пришлось платить «Нью-Джерси», то следующая бессрочная командировка Приттмана была бы в Ирак.
Майкл затаил обиду, выжидая момент. Он чуть не подпрыгнул от радости, когда услышал по местным «Новостям», что правоохранительные органы сумели задержать крупного преступного авторитета вместе с «кассой». На следующий день он встретился с одним из сотрудников милиции и выяснил, что в этом деле свидетелем проходит некто Струге. Это русскому человеку трудно запомнить такую фамилию, а американцу – раз плюнуть. Эту фамилию он хорошо помнил не только из-за ее нерусскоязычного происхождения. Майкл Приттман каждой клеткой своего организма почувствовал, что вскоре в Нью-Джерси получат сенсационный материал. Статья будет называться – «Судейская джига вокруг воровского общака». Да, это будет в самый раз. Обещанный огромный гонорар от Мэла Боско – главного редактора и, как следствие, поездка с Салли во Флориду ему уже обеспечены.
Что-то было не так.
Антон еще раз потянул носом воздух. Едва заметно, но все же чувствовался запах, который трудно спутать с чем-либо еще. В комнате витал аромат сигариллы. Антон знал этот запах. Пащенко иногда любил побаловаться этими тоненькими сигарами с пластмассовым мундштуком. Они продавались в узких жестяных портсигарах. И Струге готов был поклясться, что в его квартире побывал прокурор, если бы не расстался с ним десять минут назад.
Дверь в комнату была прикрыта – так он ее оставил, уходя из дома. Антон напрягся. Присутствие чужих ощущалось настолько явственно, что казалось – толкни он дверь, и пред его взором предстанут все, кто здесь побывал. Антон в ожидании этого так и сделал. В квартире никого не было. Зато саму комнату невозможно было узнать. Такой «порядок» может навести только артиллерийский снаряд. Все вещи были выброшены из шкафа и «стенки», и, если судить по их внешнему виду, по ним довольно длительное время ходили в обуви. Диван разрезан, и из него торчали клочки поролона. Такие же клочки валялись по всей комнате. Линолеум был оторван от уголка и задран. Поскольку его в целом состоянии было задирать проблематично, «колорлон» разрезали на полосы. От увиденного Антон оцепенел.
Кражу можно было смело исключать. Все ценные вещи, включая золотой перстень с черным камнем, который ему подарила перед самой смертью мать и который он не надевал вот уже шесть лет, валялись среди вещей. Кто-то искал тайник. Если отталкиваться выводами от событий последних дней, искали тайник с восемьюстами тысячами американских долларов.
Антон откинул ногой валявшийся перед растерзанным диваном свой кожаный пиджак, сел, от чего заныли вывернутые из привычных мест пружины, и закурил.
Вот тебе и неприкосновенность, и независимость судьи, о которой так четко и ясно говорится в Законе о статусе судей! От кого неприкосновенность?! От милиционеров?! Конечно! Если задержат на дороге за превышение скорости – не имеют права задерживать и досматривать автомобиль! Еще что? Не имеют права задерживать и арестовывать за совершенные правонарушения и преступления! Только с санкции Генерального прокурора!
«А на кой черт мне эта неприкосновенность, гарантирующая защиту от правоохранительных органов?! Зачем она мне нужна, если я – СУДЬЯ?! Зачем мне нужна неприкосновенность от милиции, если каждая сука, желающая покопаться в моем чистом и грязном белье, может сделать это совершенно беспрепятственно?! Какая моя независимость?! В чем она может заключаться, если утверждают судей депутаты, которые частенько судятся этими же самыми судьями за попрание чужих интересов?! Как я могу быть независим, объективно рассматривая в суде дело одного из них, если знаю, что через год или два он будет в составе их Совета меня утверждать?! А кто сейчас депутаты?! Половина из них – бутлеггеры, бывшие пивники, прорабы да спортсмены! Мать твою, вот и весь депутатский корпус!..»
Ситуация перехлестнула нормы дозволенного, как перелившийся из чашки чай. Струге сидел на изувеченном диване собственной искалеченной квартиры, прекрасно осознавая тот факт, что его обгадили с головы до ног. Не Антона Струге, а – федерального судью Антона Павловича Струге. Об него, шутя и совершенно безбоязненно, вытерли ноги. Не найдя общака, сегодняшние гости запросто могут встретить его на улице, набить морду и дать напоследок пинка под зад. Послезавтра его просто увезут в какой-нибудь подвал, посадят на цепь и будут волтузить, как собаку, периодически выспрашивая местонахождение денег.
Что, может, попросить у ФСБ защиты? Но это не Голливуд. У дверей твоей квартиры, Антон, никто сидеть не будет. Сделать официальное заявление? А где у тебя доказательства причастности конкретных лиц?
– Кстати, о конкретных лицах... – Антон встал с дивана и направился к телевизионной тумбе. – Раскурочили или нет?..
Нет, маленький экран видеодомофона был цел, а значит, цела была и кассета с видеозаписью. Распахнув тумбу, незваные гости увидели просто маленький телевизор, который интереса для них представлять не мог. Если бы они знали, что это за маленький телевизор...
