Генрих кивнул. Клаус наморщил лоб, размышляя, и вдруг спросил:

— А какую книгу купил старик?

— Не знаю, я был слишком растерян, чтоб обратить на такую мелочь внимание.

— Ах, зря, зря. Это многое бы нам подсказало. Как же ты так? Такую промашку допустил! Ну ладно, на первый раз тебе прощается… Ух и сложное это дело, запутанное. Этот старикан, чувствую, не зря прибыл в наш город. Тут пахнет ужасной тайной. Прикидывается дурачком, а у самого карманы полны золота… Сразу видно, что затронули мы осиное гнездо… Хм. Мне надо подумать, поговорим на другой перемене.

На следующем перерыве Клаус сам подозвал Генриха.

— Кажется, я понял, в чем тут дело, — сказал он.

— И что же ты понял? заинтригованно спросил Генрих.

— Я думаю, этот старик шпион или, того хуже, страшный преступник, скрывающийся от правосудия. Мы должны его разоблачить!

— Мы?

— А то кто ж еще? На полицейских надежды нет — они настолько уверены, что в Регенсдорфе преступников быть не может, что даже слушать не захотят о том, чтоб начать наблюдение за домом старика. Придется нам с тобой самим на свой страх и риск заняться раскрытием преступления…

— Преступления? Какого преступления? — Генрих задумчиво потер переносицу. — Ты в самом деле думаешь, что старик — убийца?

— Разве я сказал, что он — убийца? Нет, на убийцу он уж точно не похож. Я полагаю, он ограбил какой-то банк. Стащил миллион, а может, и все сто миллионов. Если мы сможем его рассекретить, управление банка нас точно премирует сотней-другой тысячами марок.

— Но в магазине Каракубас пытался расплатиться золотой монетой, — сказал Генрих. — Если он ограбил банк, почему не платил марками?

— Гм. Об этом я забыл. Это меняет дело. — Клаус Вайсберг почесал затылок. — Значит, я ошибся и банк он не грабил. Говоришь, старик золотом расплачивался? Любопытно, где он его взял? Так-так… Кажется, я понял… Ну конечно!

— Что?

— А то, что он оказался хитрее, чем я предполагал. Теперь я уверен, что он, гад, обчистил золотой запас какой-нибудь страны, а потом переплавил золото на монеты. И, скорее всего, это Форт-Нокс.

— А почему ты решил, что именно Форт-Нокс?

— Да по тому, что стащи он золото где-то в Европе, мы бы мигом узнали. А американцы скрытные, они ни за что не признаются, что их ограбили. Ну что ж, золото еще лучше, чем деньги. Мы можем заработать столько, что еще нашим внукам до конца жизни хватит.

— Постой, но если он ограбил хранилище золотого запаса Америки, почему одевается так броско? Все только и обращают внимание на эту ужасную шубу.

— А ты что, не читал «Двойника» Хайнлайна? Там ясно написано, что если хочешь остаться незамеченным, то оденься как можно экстравагантнее или прилепи па одежду что-нибудь броское. Вот скажи, ты лицо этого старика запомнил?

Генрих задумчиво пожал плечами:

— Кажется, нет. Его пеструю шубу и шапку запомнил… а лицо… лицо точно нет.

— Вот видишь? А теперь представь, что он сменит шубу на плащ или костюм — узнаешь ты его тогда?

— Пожалуй, нет, — удивленно сказал Генрих.

— Ну вот! — с видом победителя сказал Клаус. — Он потому так и одевается, чтоб подольше остаться неузнанным. Хитрый он, очень хитрый. Но и мы не дураки. Верно? — И, не дожидаясь ответа Генриха, Клаус подвел итог разговору: Значит, с этой ночи мы должны за его домом следить. Думаю, одиннадцать часов самое время для начала операции. Ты только не вздумай никому рассказывать. Вдруг окажется, что у старика повсюду свои агенты?

Весь вечер Генрих готовился к опасному мероприятию: он взволнованно ходил из комнаты в комнату, пока это не надоело отцу, и тот отправил сына спать. Генрих сделал вид, что готовится ко сну, а сам принялся выбирать из сокровищ, сваленных грудами в полках его письменного стола, вещи, которые взять с собой на операцию было жизненно необходимо.

В раздел жизненно необходимых попали такие предметы, как: электрический фонарь, перочинный ножик, скотч, черный карандаш, блокнот, увеличительное стекло, книга по рукопашному бою, моток капроновой нитки и бинокль. К сожалению, у Генриха не было пистолета, а то бы мальчик прихватил и его. Все отобранные вещи Генрих сложил в школьный рюкзак. Оставалась самая главная проблема — родители. Естественно, о том, чтобы они отпустили тринадцатилетнего сына на всю ночь, и речи быть не могло, а узнай они, что Генрих собирается стать сыщиком, тут же надели бы на него наручники и приковали к батарее. Отец Генриха был полицейский и не позволял мальчику многого из того, что позволяли другие отцы. Проскользнуть к выходу мимо комнаты родителей было также совершенно невозможно, к тому же щелчок замка мгновенно привлек бы их внимание. Генриху пришлось основательно поломать голову, прежде чем он смог разрешить эту задачу.

В половине одиннадцатого Генрих натянул на себя шерстяные носки, две пары брюк, три теплых свитера и куртку на меху, которую заранее принес в свою комнату. Никто не знал, как долго продлится наблюдение, поэтому от холода необходимо было защититься. Чтобы родители, зайдя ночью в комнату (хотя такого раньше не бывало), не обнаружили пропажи сына, мальчик смастерил на кровати чучело и накрыл его одеялом. Когда со всеми приготовлениями было покончено, Генрих отправился на балкон своей комнаты и тихонько прикрыл дверь. Балконное окно комнаты Генриха выходило во внутренний двор, где была детская площадка и росли деревья, а еще одно окно смотрело прямо на площадь Святого Якуба, на ратушу и белую башню с зеленой крышей. Вымощенная камнем площадь не была большой — из окна комнаты Генриха она прекрасно просматривалась, во все стороны. Вдоль площади стояли невысокие дома с маленькими окошками, мансардами и черепичными крышами. Некоторым из домов было по триста и более лет. Они были во многом схожи и в то же время разные, не похожие один на другой.

— Ну и глухомань! — пренебрежительно восклицали приезжие при первом взгляде на Регенсдорф. — Как можно жить в такой провинции?!

В ответ жители городка только загадочно улыбались. Каждый из них был уверен: искать на земле место, где жизнь была бы полна таким же ощущением удивительного, непроходящего праздника, — задача бессмысленная и безнадежная. В Регенсдорфе все чувствовали себя абсолютно счастливыми. Почему? Эту загадку понять или объяснить не мог никто. А впрочем, никто и не пытался этого сделать.

Генрих привязал к балконным прутьям веревку и по ней соскользнул на землю. Так как четырехкомнатная квартира семьи Шпиц располагалась на втором этаже, опускаться по веревке было невысоко и нестрашно. Оказавшись внизу, Генрих выкатил из сарая велосипед — благо в оттепель на улицах снега не бывает — и поехал на место условленной встречи. По пути он горячо молил бога о том, чтобы Клаус не пришел. Это был бы прекрасный повод вернуться и при этом чувствовать себя героем. «Эта глупая затея может оказаться очень опасной, — думал Генрих. — И потом, какое мне дело до старика Каракубаса? Почему именно я и Клаус должны за ним следить?»

— Я уже думал, что ты не придешь, — с плохо скрытым огорчением выдохнул Клаус Вайсберг, увидев Генриха. Он тоже к операции подготовился основательно и из-за количества напяленной одежды выглядел круглым, как бочонок. — Но ты опоздал на три минуты! Я уж собирался идти домой — без помощника в нашем деле не обойтись.

— Ничего я не опоздал, — возразил Генрих. — На моих часах без пяти.

— Ну, ладно, не будем спорить, чьи часы врут. А на будущее надо сверять время заранее: в тайной работе каждая мелочь играет роль. Хорошо, что я сообразил использовать велосипеды: во-первых, до дома старикана путь неблизкий, а во-вторых, кто знает — вдруг нам придется спешно отступать? Верно?

Больше за всю дорогу до дома на пустыре друзья не обменялись ни словом. Возле кладбища они лишь обменялись многозначительными взглядами и так нажали на педали, что мимо зловещей ограды пронеслись, будто две молнии.