— Нет. Твой брак.
— Не уверен, что это затмит скандал.
— Причем брак должен быть не скандальный, а очень приличный. Это моя компания, моя жизнь, и я не позволю ситуации выйти из-под контроля. Если ты действительно так предан АМС, как говоришь, то все сделаешь, чтобы дело было на высоте и чтобы никакие скандалы не задевали его. Я говорю об этом в последний раз. Я обеспечу твое положение главы компании, сразу же оформлю все бумаги, но к концу недели ты должен быть женат.
— Я должен быть во главе компании, потому что я прекрасно справляюсь с этим. Невозможно придраться к тому, что я делаю, и ты прекрасно знаешь это.
— Сейчас я не об этом. Тебя волнует доброе имя твоей семьи?
— Боюсь, тебе не понравится мой ответ.
Помолчав немного, Джеймс жестко произнес:
— Если ты к завтрашнему вечеру объявишь свою помолвку, я объявлю персоналу компании и прессе о твоем новом статусе. Если нет, сочту это твоим отказом.
Трент от злости ничего не видел. Скорей бы пришел детектив!
— Я должен повесить трубку, — с трудом выговорил он.
— Еще одно. Женщина, которую ты выберешь, не может быть такой, как эти твои… сменяющиеся подружки. Все они хороши для забавы. Тебе нужна спутница жизни,
— До свидания, Джеймс.
— Мне нужно связаться с Уоленсом?
— Думаю, он сам свяжется с тобой.
Детектив Макгрей вошел в тот момент, когда Трент нажал отбой. Все заняли свои места. Детектив поднял брови:
— В юности вам случалось бывать в таких местах, как это?
— Все давно закончилось без последствий, — вскочил Уоленс.
Трент остановил рукой адвоката и спросил Макгрея:
— Что вы хотите узнать?
— Насколько плохим ребенком вы были, мистер Тенфорд? — детектив, не моргая, смотрел на Трента.
— Я не был так ужасен. Но очень старался быть похуже.
Макгрей чуть улыбнулся и несколько секунд смотрел на Трента, словно решая, нужно ли продолжать вопросы в том же духе. Потом сказал:
— Вы не единственный получили такое письмо.
— Кто еще? — удивился Трент.
— Человек живет в вашем доме.
— Вы мне не скажете, кто?
— Это не важно. Важно, действительно важно, чтобы вы точнее вспомнили содержание письма.
Было почти пять, когда Кэрри останавливала такси на углу Двадцать седьмой улицы и Второй авеню. Такси было для нее непозволительной роскошью, слишком большим расходом, но сегодня так слякотно и пронизывающе холодно, что даже думать о метро не хотелось. Кроме того, нужно вовремя попасть к матери и отпустить ее сиделку, иначе придется платить за время переработки.
Кэрри села в такси и назвала адрес. Сотни раз она пыталась уговорить мать переехать к ней — Себастьян Стоун любезно предлагал это, — но Рейчел Грей и слышать не хотела. Она жила в небольшой квартире, которую арендовала почти двадцать лет назад, когда они с Кэрри впервые переехали в центр Нью-Йорка из Олбани. Рейчел была привязана к своему жилищу, к своим вещам. Кэрри больше не поднимала этот вопрос.
Она старалась только сделать жизнь больной матери удобней, приятней и легче.
Кэрри открыла дверь своим ключом. Стены квартиры были сплошь увешаны картинами Рейчел, самыми разными. В течение многих лет Рейчел Грей была очень успешным художником. Ее картины легко и достаточно дорого продавались. Сейчас, когда она не работала, денежные поступления были редки — изредка продавалась картина из старых запасов. Конечно, у нее были кое-какие сбережения, но для жизни на Манхэттене этого явно не хватало.
Поздоровавшись с сиделкой матери Вандой, Кэрри вошла в спальню и села у кровати. Лицо Рейчел было бледно. Всегда худая, она выглядела сейчас усталой и изможденной. Обстановка комнаты не изменилась, те же переполненные книгами полки, фотографии и безделушки, антикварные светильники, картины матери и ее друзей. Много лет Кэрри прибегала сюда после занятий, видела мать за мольбертом и слышала записи «Депеш Мод».
Теперь она попадала в другой мир, с другим смыслом, с другими чувствами и другими словами. Ей требовалось несколько мгновений, чтобы осознать это, каждый раз заново свыкаться с новой реальностью. Рейчел смотрела на нее ищущим взглядом:
— Вы очень похожи на мою дочь.
— Я и есть твоя дочь.
— Как вас зовут?
— Кэрри.
— Совсем как героиню «Маленького дома в прериях», — мягко сказала Рейчел.
— Да. Меня назвали в ее честь.
— Как славно.
— Да.
Кашлянув, Рейчел сказала:
— Пить хочется.
— Сейчас принесу.
Когда первый раз Кэрри услышала «вы очень похожи на мою дочь», она заперлась в ванной и рыдала до рвоты. Есть вещи, которые дочь не может, не должна слышать от матери.
К счастью, не каждый день было так ужасно. Иногда случались хорошие дни. Бывало, что Рейчел точно знала, кто такая Кэрри. Это были светлые дни.
Вернувшись, Кэрри дала матери чай со льдом. Рейчел взглянула на стакан с таким ужасом, как будто ей дают бомбу:
— Я этого не хочу!
— Ты же любишь чай со льдом.
— Да?
— Да.
— Хорошо, — и выпила весь стакан. Снова взглянув на Кэрри, Рейчел спросила: — Кто вы?
— Твоя дочь, Кэрри, — взяв мать за руку, ответила Кэрри.
— Хорошо. Тогда почитай мне.
Что же, не самый плохой день. Бывает гораздо хуже.
Кэрри взяла книгу с ночного столика и начала читать. Потом дала Рейчел поесть и читала вслух, пока та ела. Читая, дождалась, когда мать заснет.
Уходя через несколько часов, Кэрри не могла вспомнить ни единого слова из прочитанного.
Было около девяти, когда Трент, в промокшем насквозь пальто, вошел в лифт. Он покинул полицейский участок несколько часов назад, но домой не пошел, а отправился пообедать.
Когда двери лифта начали закрываться, кто-то снаружи вставил металлическую ручку зонта, и двери открылись.
— Привет, 12В, — улыбнулся вошедшей женщине Трент.
Хорошенькая брюнетка подняла голову посмотреть, кто с ней разговаривает, чуть улыбнулась и ответила:
