– Я не подходила к этому проклятому склепу все эти годы, – приговаривала она. – А тут пришлось всем ехать на кладбище посреди ночи, и все из-за Квинна, маленького Квинна, он, видите ли, так распорядился, наш маленький Квинн!

– Могла бы и не ехать, – сказала Большая Рамона. – Тихо, а то тебе будет плохо.

– Иди к черту, всех вас к черту, никто даже понятия не имеет о том, как мне бывает плохо.

И так всю долгую дорогу домой.

К тому времени, когда мы подъехали к особняку, от обеих роз в моих руках остались лишь отдельные лепестки.

Пэтси занимала спальню напротив моей, и, как только мы приехали домой, Синди, наша любимая сиделка, поднялась к ней, чтобы проверить, приняла ли она лекарство, и дать ей какое-нибудь слабенькое успокоительное. Вскоре Пэтси была переодета в традиционную для Блэквуд-Мэнор фланелевую ночную рубашку и не высказывала никаких намерений куда-то отправиться, хотя, когда я проходил мимо ее двери в свою комнату, она не упустила случая пронзительно прокричать мне вслед, что ее чуть не вырвало, когда я потащил их всех на кладбище «в полночь».

На самом деле полночь еще не наступила.

Что касается Гоблина, каждый сознавал опасность. Мне не пришлось предупреждать Жасмин и Клема, чтобы они приглядывали за Джеромом, или просить Нэша, чтобы он не спускал глаз с Томми. Все знали, как поступил Гоблин с тетушкой Куин. Даже Пэтси верила в это, и Большая Рамона теперь стала ее компаньонкой и охраной.

Никто не должен был подниматься по лестнице в одиночку. Не следовало впадать в панику при виде бьющегося стекла. Все должны были оставаться в доме, передвигаться по двое или по трое, включая меня самого, – как раз сейчас «двое друзей» ждали в моих личных апартаментах.

Они ждали меня, как и обещали. Мы собрались за центральным столом – Меррик, Лестат и я, – и Меррик, высокая, очень худая женщина со смуглой кожей и пышными темными волосами, сняла свой белый шарф, огромные очки и сразу начала говорить.

– Это существо, этот призрак, который следует за тобой по пятам, твой кровный родственник, и эта связь очень важна.

– Как такое может быть? – удивился я. – Я всегда считал его духом. Меня преследовали призраки, но они всегда прямо говорят, кто они такие, у каждого своя история, каждый когда-то прожил земную жизнь.

– У него тоже есть история, тоже есть прошлое, поверь мне.

– Какая же? – спросил я.

– А ты сам не догадываешься? – осторожно осведомилась она, заглядывая мне в глаза, словно я что-то скрывал, возможно, от себя самого.

– Понятия не имею, – ответил я. Мне легко было с ней общаться. Казалось, она все понимает. – Он всегда был рядом, – сказал я, – с самого начала. Я думал, что чуть ли не сам его создал. Что я притянул его к себе откуда-то из пустоты и придал ему собственный образ. Я знаю, что он из чего-то состоит. Из эфира. Астральных частиц – какого-то вида материи. Из чего-то такого, что подчиняется законам природы. Мона Мэйфейр как-то раз объяснила мне, что подобные духи обладают ядром, своего рода сердцем и системой циркуляции. Насколько я понимаю, теперь моя кровь питает эту систему, и, когда он вытягивает из меня кровь после моего насыщения, он становится все сильнее и сильнее. Но я никогда, даже на секунду, не мог предположить, что он чей-то призрак.

– Я видела его на кладбище, – призналась Меррик. – Точно так же, как и ты его видел.

– Ты видела его перед нашим склепом? Когда я пошел за розами?

– Нет, до того, – услышал я в ответ. – Это очень сильный призрак. Тарквиний, он твой близнец.

– Да, я знаю, мой абсолютный doppelganger.

– Нет, Тарквиний, я имею в виду, что он призрак твоего брата-близнеца, твоего идентичного брата- близнеца.

– Это невозможно, Меррик, – сказал я. – Поверь мне, я благодарен тебе за то, что ты так рьяно взялась решать эту проблему, но существует очень простая причина, почему этого не может быть. Фактически две причины.

– И каковы они? – поинтересовалась она.

– Ну, во-первых, если бы у меня был близнец, я бы это знал. Мне бы сказали. Но еще важнее то, что Гоблин пишет правой рукой, а я всю жизнь был левшой.

– Тарквиний, – сказала Меррик, – он зеркальный близнец. Неужели ты никогда не слышал о таких? Такие близнецы похожи друг на друга, как отражение в зеркале. Существует старинная легенда, утверждающая, что каждый левша – это один из выживших зеркальных близнецов, тогда как второй погиб в утробе. Но твой близнец погиб по-другому. Тарквиний, я думаю, нам нужно поговорить с Пэтси. Полагаю, Пэтси хочет, чтобы ты обо всем узнал. Она устала хранить молчание.

Я был настолько потрясен, что не мог произнести ни слова.

Лишь слегка взмахнул рукой, призывая их к терпению, а потом поднялся и поманил за собой.

Мы пересекли коридор. Дверь в комнату Пэтси стояла открытой. К ее спальне не примыкала гостиная, как к моей, но комната была просторной и красивой, с огромной кроватью в голубых и белых оборочках, с диваном и стульями, обтянутыми голубым шелком. Пэтси сидела на диване с Синди, нашей сиделкой, и смотрела телевизор, а Большая Рамона, занимавшая одно из кресел, вышивала на пяльцах. Звук телевизора был сильно приглушен, но зрителям, видимо, это было не важно. Когда мы вошли, Большая Рамона поднялась с кресла, чтобы уйти. Ее примеру захотела последовать и Синди.

– Что это за вторжение? – возмутилась Пэтси. – Эй, Синди, не смей уходить, пока не сделаешь еще один укол. Мне плохо. А ты, Тарквиний Блэквуд, даже не интересуешься, жива я или мертва. Когда умру, ты тоже всех потащишь на кладбище Метэри с полуночным боем часов?

– Не знаю, Пэтси, – ответил я. – Может быть, я просто тебя придушу, а потом сброшу в болото. Иногда мне даже снится, как я тебя убиваю и скидываю в болото. Мне снится, что я это делаю. Ты вся такая карамельная на вкус и сразу глубоко погружаешься в зеленую воду.

Пэтси рассмеялась и замотала головой, глядя на меня и моих новых друзей. В своей длинной белой фланелевой рубашке она казалась особенно худой, я даже начал за нее беспокоиться. Ее светлые волосы, которые она так часто начесывала, теперь были просто расчесаны и спускались на плечи волнами, придавая ей моложавый вид. Ее большие глаза смотрели сурово.

– Ты абсолютно спятил, Тарквиний Блэквуд, – презрительно фыркнула она. – Тебя следовало утопить сразу после рождения. Ты не знаешь, как я тебя ненавижу.

– Полно, Пэтси, вы ведь говорите это несерьезно, – сказала Синди, сиделка. – Я поднимусь через час и сделаю еще один укол.

– Но мне сейчас плохо, – закапризничала Пэтси.

– Ты уже и так накачана лекарствами до предела, – сказала Большая Рамона.

– Вы позволите нам поговорить с вами? – спросил Лестат, а когда она жестом пригласила его присесть рядом, он опустился на диван и даже положил руку на валик за ее спиной.

– Конечно, я рада побеседовать с друзьями Квинна, – сказала Пэтси. – Садитесь же. Прежде такого не бывало. Нэш такой высокомерный, почти все время обращается ко мне «мисс Блэквуд». Жасмин вообще меня на дух не переносит. Она думает, я не знаю, что этот ее черный ублюдок – твой ребенок. Черта с два, я не знаю. Это все знают. А она еще при этом смеет повсюду трубить: «Это мой сынок», словно он родился от непорочной девы, – можете себе такое представить? А я вот что скажу: если бы отцом ребенка был не ты, Квинн, а кто-нибудь другой, он бы давно уже был на помойке, но раз в штаны Жасмин залез Маленький Квинн, то все прекрасно, если послушать тетушку Куин, все прекрасно, пусть себе этот маленький ублюдок бегает по дому...

– Ладно, Пэтси, прекрати, – сказал я. – Если бы кто вздумал задеть чувства малыша, ты бы первая встала на его защиту.

– Я вовсе не стараюсь задеть его, Квинн, я стараюсь задеть тебя, потому что я ненавижу тебя.

– Так и быть, я предоставлю тебе отличную возможность задеть мои чувства. Для этого ты должна просто поговорить со мной и моими друзьями.