Она была женщиной, а Тонио был Тонио, предметом его страсти.
Гвидо понимал, что так всегда бывает между мужчинами и женщинами и мужчинами и мужчинами, и если ловил себя на мысли о том, что размышляет над разницей в отношениях, то старался немедленно выкинуть это из головы.
Но в этот день он вел себя почти как животное. Новая, незнакомая спальня, странное поведение ученика, короткая разлука – все вместе делало их с графиней любовную игру особенно изощренной.
Потом они не сразу встали с постели: пили кофе и ликер и разговаривали.
Вдруг Гвидо пришла в голову мысль: интересно, почему они с Тонио так враждуют? Сегодня утром их ссора, возникшая из-за вопроса о женской роли, достигла своего уродливого апогея, когда Гвидо предъявил контракт, который Тонио подписал с Руджерио, и там черным по белому было сказано, что он нанят в качестве примадонны. Тонио яростно отшвырнул контракт в сторону. Было видно, что он усматривает в этом предательство.
Но Гвидо заметил первые признаки того, что Тонио сдается. Выразилось это в том, что какое-то время спустя он сердито заявил, что никогда не примет сценический псевдоним.
Он станет известен публике только как Тонио Трески. Если же обязательно нужно одно имя, то пусть его называют просто Тонио.
Гвидо разозлился. К чему такое отклонение от общепринятой нормы? Тонио обвинят в гордыне. Разве он не понимает, что большинство людей никогда не поверят в то, что он – венецианский патриций? Они будут считать это претенциозностью с его стороны.
Тонио явно был оскорблен.
Он долго молчал, а потом решительно заявил:
– Мне все равно, что будут считать люди. Это не имеет никакого отношения к тому, где я рожден и кем мог бы стать. Мое имя – Тонио Трески. Вот и все.
– Хорошо, но ты исполнишь роль, которую я напишу для тебя, – настаивал Гвидо. – Тебе платят столько же или даже больше, чем опытным певцам. Тебя привезли сюда, чтобы ты сыграл женскую роль. Твое имя, будь то Тонио Трески или любое другое, напишут крупными буквами на афишах, хотя ты пока для здешней публики никто. И привлечет их в театр только твоя молодость, твоя внешность и все прочее в этом роде. Публика ждет, что ты появишься в женском платье.
Произнеся эти слова, он не мог смотреть в лицо Тонио.
– Я этому не верю, – мягко ответил Тонио. – Три года ты мне твердил, что римская публика – самая строгая во всем мире. А теперь говоришь, что она жаждет увидеть всего лишь мальчика в юбках. Ты когда-нибудь видел старые гравюры с изображением орудий пыток? Железные маски и браслеты, настоящие пыточные костюмы? Вот чем будет для меня женское платье! А ты говоришь: «Надень его»! А я говорю: «Не надену».
Гвидо не мог этого понять. В юности, до восемнадцати лет, ему приходилось десятки раз играть женские роли. Но странность рассуждений Тонио всегда обескураживала его. Он мог лишь стоять на своем:
– Тебе придется уступить.
Ну как может человек, любящий вокальное искусство так, как его любит Тонио, как может человек, любящий театр так, как его любит Тонио, не сделать все, что требует от него это искусство?
Но ни о чем этом Гвидо не стал говорить графине.
Не мог он также признаться ей и в самом худшем: в своем холодном отношении к Тонио и неприятии его снисходительности.
Вместо этого он слушал графиню, изливавшую на него поток своих неприятностей.
Ей не удалось убедить вдову сицилийского кузена, молодую англичанку, которая вдобавок к хорошенькому личику еще и великолепно рисует, рассмотреть перспективу повторного брака.
Девушка не вернется домой, в Англию. Она не будет искать себе нового мужа. Вместо этого она хочет быть художницей.
– Мне она всегда нравилась, – пробормотал Гвидо, хотя новость была ему не слишком интересна. Он думал о Тонио. – И она отличный мастер. У нее мужская рука.
Но графиня не понимала этого. Женщина, желающая иметь собственную студию, женщина, взбирающаяся на подмости в церкви или палаццо с кистью в руке!
– Но ты ведь не отвернешься от нее? – ласково спросил Гвидо. – Она ведь совсем еще юная.
– Господи, нет! – воскликнула графиня. – В конце концов, она не моя дочь. А кроме того, моему кузену было семьдесят, когда он женился на ней. Я чувствую себя виноватой. Впрочем, – заметила она, вздохнув, – девушка достаточно богата для того, чтобы делать что хочет.
– Привези ее с собой в Рим, на оперу, – посоветовал Гвидо, чуть не засыпая. – Может, она найдет себе здесь подходящего мужа.
– Это маловероятно, – ответила графиня. – Но она приедет. Она ни за что не пропустит первый выход Тонио на римскую сцену.
Неторопливо шагая по коридору в сторону своих комнат, Гвидо заметил под дверью свет. С одной стороны, помня о вражде, возникшей между ним и Тонио, он обрадовался, с другой – встревожился. Повернув ручку двери, он вошел в комнату.
Тонио не спал и был полностью одет. Он сидел в углу с бокалом красного вина в руке. Когда Гвидо вошел, он не встал, но поднял глаза и зажмурился от света.
– Не стоило ждать меня, – бросил Гвидо чуть ли не резко. – Я устал и ложусь спать.
Тонио не ответил. Он медленно поднялся и пошел к маэстро, снимающему плащ… Гвидо не стал звонить лакею. Он вообще не любил, чтобы ему прислуживали, и предпочитал раздеваться самостоятельно.
– Гвидо, – сказал Тонио осторожным шепотом, – мы можем покинуть этот дом?
– Что значит «покинуть этот дом»?
Гвидо снял камзол и повесил его на крючок.
– Можешь налить мне немного вина, – сказал он. – Я очень устал.
– Это значит: покинуть этот дом, – повторил Тонио. – Это значит: жить где-нибудь в другом месте. Денег у меня достаточно.
– Что ты несешь? – осведомился Гвидо язвительно. Но он уже почувствовал легчайший приступ того ужаса, что много дней мучил его. – Что с тобой? – спросил он, прищурившись.
Тонио затряс головой. От вина губы его блестели. Лицо было искажено, как от боли.
– Что случилось? Отвечай, – настаивал Гвидо с нетерпением. – Почему ты вдруг захотел покинуть этот дом?
– Пожалуйста, не сердись на меня, – медленно сказал Тонио, со значением произнося каждое слово.
– Если ты не объяснишь мне, в чем дело, я ударю тебя. Я не делал этого много лет. Но сейчас не удержусь, – заявил Гвидо, – если ты не скажешь.
Он прочел на лице Тонио отчаяние и отвращение, но ничего не мог с собой поделать.
– Хорошо, я тебе расскажу все как есть, – вздохнув, сказал Тонио. – Сегодня вечером кардинал послал за мной. Он сказал, что не может заснуть и для того, чтобы успокоиться, ему нужна музыка. В его спальне был маленький клавесин. Он попросил меня сыграть и спеть.
Говоря это, он смотрел на Гвидо. Маэстро почти не слышал его. Он представил себе эту сцену, и ему снова стало нестерпимо жарко.
– И что же? – сердито спросил он.
– Ему была нужна не музыка, – продолжал Тонио, и было заметно, что говорит он с трудом. Потом он добавил: – Хотя я сомневаюсь, что он сам понимал это.
– Так как же ты это понял? – рявкнул Гвидо. – И не говори мне, что ты ему отказал!
Тонио был потрясен так, что буквально оцепенел. Гвидо в ярости поднял руку. Сделал маленький круг по комнате и потом вскинул обе руки.
Тонио смотрел на него с осуждением и молчал.
– Так ты ушел? Сбежал? Как это было? – кричал Гвидо. – Он рассердился? Что на самом деле произошло?
Было очевидно, что Тонио не в силах отвечать. Он смотрел на Гвидо так, словно тот ударил его.
– Тонио, послушай меня, – сказал наконец Гвидо более спокойным тоном. Он знал, что не должен
