собирали кусочки резинок, ниток, натягивали парики на деревянные болванки. Неужели она ждет, что он прямо здесь снимет свой мужской костюм и протянет ей руки, словно она его нянька?

Он оперся на локоть, внезапно отвлекшись на собственное отражение в затененном зеркале. Независимо от того, какие невообразимые мысли его обуревали, собственное лицо обычно казалось ему непроницаемым. Как будто наросшая на нем упругая женская плоть лишила его всякого выражения, сделала вечно молодым.

«Но как я буду шнуровать этот корсет, – думал он, – как буду подвязывать эти юбки? Может, отнести их снова во дворец кардинала и отдать тому беззубому старику, который, даже произведя на свет с десяток ребятишек в какой-то узенькой хибарке на дальней улице, ничего не смыслит в женской одежде?»

В комнате было жарко, за закрытыми ставнями звенел и гудел Рим, и на пышную шелковую юбку полосками ложился свет.

Похоже, портниха почувствовала его сомнения. Хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание, и отослала всех помощниц из комнаты.

– Синьор. – Она склонилась над ним и протянула руки к его плащу. Он почувствовал, что одеяние больше не давит на него. – Я одевала самых знаменитых певцов в мире. Я не просто делаю костюмы! Я создаю иллюзии! Позвольте же мне показать вам это, синьор. Когда вы снова взглянете в зеркало, то не поверите своим глазам. Ах, вы такой красавчик, синьор! Вы тот, о ком я мечтаю, когда шью.

Тонио лишь сухо усмехнулся.

Он встал, поразив женщину своим высоким ростом, и с улыбкой посмотрел сверху вниз на смуглое, морщинистое лицо. Ее глаза были похожи на две маленькие сливовые косточки, только что вытащенные изо рта и еще блестящие от влаги.

Портниха сняла с него камзол и чуть ли не любовно отложила его в сторону, поглаживая ткань, как продавец, расхваливающий ценный товар. Но самые восхищенные жесты она приберегла для вещей, которые собиралась надеть на него.

– Бриджи тоже снимите, синьор. Это важно. – Она сделала успокаивающий жест, чувствуя, что он колеблется. – Не стесняйтесь меня. В таких вопросах относитесь ко мне так, как будто я ваша мать. Видите ли, для того чтобы вести себя как женщина, вы должны и чувствовать себя женщиной под всей этой одеждой.

– А может, кентавром, синьора? – тихо спросил он. – Готовым в любой момент растоптать кружева и оборки и навести ужас на нежных девственниц в первом ряду.

Женщина рассмеялась.

– У вас острый язык, синьор, – сказала она, снимая с него туфли и чулки.

Он медленно вздохнул, полузакрыв глаза.

И застыл посреди комнаты, чувствуя обнаженность своего тела, словно воздух в комнате, хотя и был теплым, обдавал его холодом. Портниха приблизилась к нему и погладила его кожу тем же жестом, что и ткань, явно восхищаясь ее гладкостью. Затем она надела на него нижнюю полотняную юбку с широкими кринолинами и завязала сзади ленты. Покачала кринолины и накинула сверху тонкую нижнюю юбку. Далее пришел черед пышной юбки из сиреневого шелка в мелкий розовый цветочек. Отлично, отлично! А сверху – полностью кружевная блуза, которую она ловко застегнула спереди до самого низа.

Теперь ее движения стали более медленными. Она, казалось, понимала, что примерка корсета – решающий этап. Ведь главное, чтобы он пришелся певцу впору на плечах. Темно-сиреневые рукава корсета были украшены каскадом падающих кружев. Она расправила его перед Тонио и, когда он просунул руки в рукава, начала шнуровать его, прежде всего затянув на талии.

– Ах, да вас точно послал Господь в ответ на мои молитвы, – сказала она, накинув крючок.

Тонио почувствовал вшитые в корсет пластины китового уса. Они сковывали его и в то же время были прохладными и упругими. И когда портниха начала стягивать корсет все сильнее и сильнее, он испытал странное ощущение, чуть ли не удовольствие, словно это одеяние поддерживало его, придавало ему устойчивость и форму.

На миг ее руки задержались на его обнаженном горле, на гладкой коже, спускающейся к низкому кружевному вырезу корсажа, горизонтальной полосой пересекавшему его грудь. Потом она сказала самым доверительным шепотом:

– Позвольте, синьор…

И, быстро нырнув грубыми теплыми руками под ткань, которую только что затянула, приподняла кожу на его торсе и быстро придала ей некую форму, так что, опустив глаза, он увидел там легкий подъем и тесную расщелину, иллюзию женской груди.

Слюна во рту стала горькой. Он не смотрел в зеркало. Он стоял не двигаясь, тупо глядя в сторону. Женщина оправила на нем пышную сиреневую юбку и огладила корсет, а потом предложила ему присесть. Он уставился на свои руки.

– Синьор, нужно еще наложить грим, – сказала она. – Ах, найдутся женщины, готовые убить вас за ваши ресницы, за ваши волосы! Какие же у вас волосы!

Тем не менее она отвела их гребнем назад, пригладила, а потом водрузила на его голову парик. Не слишком объемный, белоснежный, усыпанный крошечными жемчужинками, присобранный у основания шеи и ниспадающий на спину мягкими локонами. Обняв за шею под волосами, она повернула Тонио к себе так, что лицо его чуть не коснулось ее пышных грудей.

– Всего лишь немного краски, синьор. Черная магия, – усмехнулась она, – для глаз.

– Я могу сам это сделать. – Он попытался взять у нее кисточку.

– Синьор, вы наказываете меня. Я хочу сама это сделать, – передразнила портниха и рассмеялась хриплым старушечьим смехом. – Нет-нет, пока не глядитесь в зеркало, – предупредила она, расставив руки, словно он порывался убежать.

Она склонилась над ним и коснулась его глаз с уверенностью, с какой он, конечно, не сделал бы это сам. На его ресницы лег тонкий слой краски, потом она пригладила и подвела ему брови.

– Словно лилию золотом вышиваю! – хохотнула она, покачала головой и вдруг неожиданно, словно не удержавшись, расцеловала его в обе щеки.

Он склонил голову набок и задумался: «Когда я выйду отсюда, слуге придется нести мою шпагу. А он ведь такой кретин. У меня вообще создается впечатление, что кардинал предпочитает окружать себя сущими идиотами. А может, и я такой же идиот». Он прикрыл глаза рукой, отдавшись печальным мыслям. Тем временем портниха открыла ставни, и теплый солнечный свет залил комнату. Тонио почувствовал свет раньше, чем увидел его, а женщина сказала:

– Милое дитя, – и сжала руками его плечи.

«Опять эти слова», – подумал он с раздражением.

– Вставайте и посмотритесь в зеркало. Разве это не то, что я вам обещала? – прошептала она. – Вы само совершенство. Мужчины падут к вашим ногам.

Тонио стоял и смотрел. Молча.

Он не понимал, что за создание видит перед собой. Она красива? Да, она была красива. И невинна, абсолютно невинна. Ее большие темные глаза смотрели на него строго, словно обвиняя в каких-то грязных мыслях. Узкий в талии корсет поднимался рядами кремовых оборок и бантов к белой гладкой коже, создававшей полную иллюзию грудей. Доменико был бы вне себя от зависти!

А парик сделал лицо хрупким и изящным, превратив его собственные черты в черты простодушной юной девушки. Эти белые волосы поднимались от гладкого шва на лбу и локонами ниспадали на блестящий шелк длинных пышных рукавов.

Обеими руками женщина развернула его, привстав на цыпочки, словно для того, чтобы разглядеть какую-то важную деталь, а затем, обмакнув палец в горшочек с красной краской, провела по его губам.

– Ах! – Она сделала шаг назад, восхищаясь результатом. – А теперь дайте-ка мне свою ногу, – сказала она, усевшись и задрав его зашуршавшие юбки.

Он поставил ногу ей на колени. Она собрала чулок в кольцо и начала расправлять его вверх, вверх, пока не закрепила подвязкой у колена.

– Да, все и внутри, и снаружи должно быть совершенно, – произнесла она, словно напоминая это себе. Она держала белые кожаные туфли так, словно они были стеклянными.

Наконец, когда все было окончено, женщина отступила назад с таким видом, словно у нее перехватило