обогнув улицы с односторонним движением, добраться до своего дома. Она, похоже, не так испорчена, как старается изобразить. И потом, какая бы она ни была, с нею мне все же приятней, чем в обществе Тони. Иметь молодую приятельницу, да еще с такой статью, это уже что-нибудь да значит для человека, не избалованного судьбой, вроде меня.

«Ее поцеловать? С какой радости? — возражаю я себе, подкатив наконец к дому. — Она, видите ли, разочаровалась. Все представляла себе иначе. Я тоже многое представлял иначе, но других в этом не виню, и если уж сетовать, то лишь на собственную глупость. Вот пройдешь, милая девушка, через все разочарования, ежели ты на это способна, а тогда, милости просим, поговорим. Тогда, может, и поцелую, если это все еще будет тебе приятно».

Я нажимаю на кнопку у парадной двери, и на лестнице загорается свет. Медленно поднявшись на девяносто вторую ступеньку, отпираю дверь и вхожу в свою жалкую «студию». Щелкает выключатель.

В комнате ждут меня, разместившись в креслах и на моей кровати, люди из Центра.

Все в полном сборе: Димов, Кралев, Младенов, Тони, Ворон и Уж. Одного Милко недостает. Вероятно, не успели сообщить ему о готовящемся судебном заседании. Потому что предстоит, несомненно, судебное заседание. Может быть, даже экзекуция.

— О, какой сюрприз! — восклицаю я с необыкновенным радушием. — И почему же вы так вот, в темноте?

— Помалкивай! — мрачно предупреждает меня Кралев. — Будешь отвечать только на вопросы.

— И это можно, — соглашаюсь я, опершись на дверь. — Мне не привыкать.

— Бобев, ты, собственно, на кого работаешь? — мягко, почти ласково спрашивает Димов, смачно причмокивая своими полными губами.

У меня вдруг появляется непреодолимое желание хлопнуть его по толстой щеке, чтобы он выплюнул наконец свою несуществующую конфету.

— На вас работаю.

— На кого работаешь? — повторяет Димов более раздельно, но все так же мягко, пристально глядя на меня своими сонными глазками. — Ты, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду.

— Если вы имеете в виду что-то помимо журнала, то должен сказать, что ничего не понимаю… Может, вас разыграл кто-нибудь… Иначе как объяснить это ваше ночное посещение… На кого я могу работать?..

— Помолчи! — снова рычит Кралев. — Сейчас мы задаем вопросы.

— Ну-ка перестань ершиться, — говорю я, переходя на свой обычный тон. — Это ты решил их разыграть?

Кралев готов мне ответить, но Димов останавливает его взмахом своей пухлой руки.

— Вот что, Бобев, не трать время на пустые увертки, сперва выслушай, что мы знаем, а потом, если у тебя есть хоть какая-то смекалка, сам расскажешь нам, что ты знаешь.

— Да что с ним толковать? — неожиданно подает голос Ворон. — Давайте я отведу его в ванную, и дело с концом.

— Помолчи, — обрывает его Димов. — Ну-ка, Кралев, объясни этому юноше что к чему.

Мне уже под сорок, и, когда Димов говорит «юноше» он намекает не на возраст, а на мою неопытность и самонадеянность, позволившую мне вмешаться в игру солидных людей. И я в данном случае не вижу, чем мне крыть.

— Этот тип с самого начала показался мне сомнительным, — заявляет Кралев трубным басом.

— Разве только тебе? — не выдерживает Ворон.

— Помолчи! — снова обрывает его Димов. — Вмешаешься еще раз — сосчитаешь ступеньки до самого низа.

Ворон обиженно усмехается, обнажая крупные желтые зубы, и окидывает меня хищным взглядом: я, мол, тут дождусь, не внизу, будь спокоен.

— Он с первого взгляда показался мне подозрительным, поэтому я сразу же взял его под наблюдение, — продолжает Кралев. — Чересчур уж он любопытен, хотя и прикидывается дурачком, — вот что бросилось мне в глаза. Дай-ка, думаю, предупрежу швейцара, чтобы следил, когда этот голубчик появляется и уходит. И тут выяснилось, что приходит он на работу ни свет ни заря, притом в определенные дни. А сегодня и я пришел пораньше. И поймал его на месте преступления…

— Я постучался в вашу дверь, — объясняю я Димову. — Вот в чем мое преступление.

— Не в этом дело, не хитри, — тяжело выговаривает Кралев. — Я бы мог тебя накрыть при выходе из кабинета, но не разглядел через замочную скважину и не догадался, что ты прячешься за портьерой. Прямо испарился куда-то. Только вот погляди на эту штуку. — Он вытаскивает из кармана небольшой клочок темной бумаги и показывает мне. — Это, к твоему сведению, фотобумага. В темноте мы положили ее на дно того самого ящика и в темноте вынули оттуда. И тем не менее бумага оказалась засвеченной. Теперь ты понял?

— Какого ящика? — сердито спрашиваю я. — Меня в комнате не было. О каком ящике, о какой бумаге ты болтаешь?

— Обшарьте его! — мягким голоском приказывает Димов, нетерпеливо подбрасывая на руке ключи от машины.

Ворон и Уж дружно бросаются ко мне и, толкаясь, немилосердно дергая за одежду, быстро и старательно обыскивают меня. Ключи мои, разумеется, не в кармане. Может, я и новичок, но не ребенок.

— Откуда у тебя столько денег? — спрашивает Димов, тщательно пересчитав своими короткими пухлыми пальцами вынутые из бумажника банкноты.

— Вы же только что выплатили мне жалованье!

— После «только что» прошло пять суток. Что же, ты ничего не тратил за это время?

— Да только сегодня он выложил по счету шестьдесят франков, — сообщает Тони, избегая глядеть мне в глаза.

Младенов, до сих пор хранивший молчание, неудобно ерзает в кресле.

— И дочку Младенова сейчас водил по ресторанам, — дополняет Димов. — Откуда у него такие деньги?

— Бай Марин на этот вечер дал мне, — отвечаю я. — Даже больше, чем я истратил.

— Бай Марин ему дал! Да еще больше, чем надо! — презрительно рычит Кралев.

Младенов, который до последнего момента выступал в роли статиста, тяжело повернулся в кресле.

— Ну, дал я ему, что особенного? Дочка моя приехала. Как не дать ради такого случая?

Старик врет с бОльшим усердием, чем можно было ожидать.

— Если хотите, я точно объясню, сколько истратил и сколько осталось, — уверенно заявляю я, так как обычно стараюсь не носить при себе больших сумм, способных вызвать подозрение.

— Но вот этого тебе не объяснить! — гремит Кралев, помахивая клочком темной бумаги.

— Сам объясняй! Я фотографией не занимаюсь и в чужих ящиках не роюсь. Может, кто и лазил в ящик, но какое ты имеешь право утверждать, что сделал это я?

— Слушай, Бобев, — жестом останавливает меня Димов. — Твои увертки бесполезны. Мы все тут друг друга знаем. Тебя только не сразу разгадали. Но теперь и ты раскрылся. В ящик лазил ты, и никто другой. Значит, с этим вопросом покончено. Тебе остается признаться, на кого ты работаешь.

— Мне не в чем признаваться. Раз вы решили воспользоваться версией…

— Дело твое. Не скажешь, тем хуже для тебя. Разумеется, твоя судьба решится в зависимости от того, на кого ты работаешь. Может, мы просто выставим тебя из Центра. А может, и ликвидируем.

Димов выжидающе смотрит на меня маленькими сонными глазками.

«Дождешься!» — говорю я про себя, тоже глядя на него в упор.

— Раз молчишь, значит, предпочитаешь второе, — вздыхает Димов и бросает взгляд на часы.

Затем обращается к Ворону:

— Все готово?

— Все чин чином, шеф, — ухмыляется тот, обнажая свои лошадиные зубы.

— Постойте-ка, так с бухты-барахты дело не делается! — подает голос Младенов, снова перемещаясь в кресле.