дома, на 60 — ее владельцу. Квартира стоила 85 тысяч долларов, из которых 50 тысяч Козаков заплатил сразу после въезда.

В октябре 1993 года корреспондент «Комсомольской правды» С. Кучер побывал в Тель-Авиве и взял у Козакова интервью. Приведу лишь несколько отрывков из него:

«— Есть в этой стране вещи, которые раздражают вас на бытовом уровне?

— Есть, но это вещи транснациональные. Захожу в автобус: сидят два мальчишки, ноги положили на соседнее кресло. Я им вежливо говорю: не надо так делать, вдруг кто-нибудь придет, сядет на это место. Они смотрят на меня озадаченно — в этой стране в подобных случаях не принято вмешиваться. На следующий день в другом автобусе наблюдаю ту же сцену, только на этот раз вместо мальчишек — взрослый мужчина… Хамство интернационально.

— Как часто и чему вы радуетесь, живя здесь?

— Все мои радости и огорчения идут через мою профессию. Бывает, сыграю спектакль удачно, приду домой, выйду на балкон, посажу Мишку на колени и думаю: «Бог мой, как хорошо!» И здесь не нужно думать, стоит в поздний час выпускать ребенка на улицу или нет. Знаете, как живет ночной ТельАвив? Всю ночь гуляет молодежь — спокойно гуляет, без драк, без пьянок, им хорошо. Рядом сидят на лавочках и смотрят за горизонт пенсионеры… Идиллия. Радует здесь и то, что, если нужны для постановки спектакля деньги, не надо идти и лизать задницу спонсору…»

В том же году артист организовал собственное дело — «Русскую антрепризу Михаила Козакова». Первой постановкой в рамках этого проекта стала пьеса П. Барца «Возможная встреча». Затем он поставил пьесу Б. Слейда «Чествование» на русском языке. С этими спектаклями гастролировали по всему Израилю и в целом имели стойкий успех у публики. Затем стали выезжать и за пределы страны. К примеру, оба спектакля возили в Латвию и с успехом играли там в Рижском драматическом театре. Однако вскоре эта «лавочка» накрылась. В Израиль стали один за другим приезжать московские театры, выдержать конкуренцию с которыми Антреприза Козакова, естественно, не могла. Перед Козаковым вновь встала та же дилемма — как быть дальше? И вот тогда его вновь потянуло на родину. Желание вернуться в Россию усилилось после того, как 18 августа 1995 года у него родился пятый по счету ребенок — дочь Зоя (названа в честь мамы и бабушки). В конце концов летом следующего года (в день рождения дочери) Козаков вместе с семьей вернулся в Россию.

В сентябре 1996 года, давая интервью «Независимой газете», Козаков так объяснил причину своего возвращения на родину: «Я мог бы продолжать жить в Израиле, играть, ставить, преподавать. Но этот эксперимент (исключительно над самим собой) показал мне, что я только формально могу быть «человеком мира». Наступил предел, я не выдержал. Я понял, что не могу без того, что называют русским театральным процессом, без того, чтобы в любой вечер пойти в какой-то театр, не могу без моих друзей. Правда, я взял на себя огромную ответственность. Если эта нестабильность превратится в еще большую, не знаю, как буду смотреть в глаза жене. В конце концов скажу: забирай детей и увози, я остаюсь…»

В отличие от некоторых коллег, которые покинули родину, не позаботившись об отходных путях (например, продали свои московские квартиры), Козаковы поступили мудро. В Москве у них остались две квартиры — своя и родителей Анны, размещавшиеся на одной лестничной площадке. Когда на свет появился Миша-младший, родители совершили обмен, и Козаковы получили шикарные пятикомнатные апартаменты с двумя телефонными номерами. В эту квартиру они и вернулись, когда приехали из Израиля.

На сегодняшний день Козаков и его Антреприза играют несколько спектаклей: «Возможную встречу», «Чествование», «Невероятный сеанс». В Санкт-Петербурге Козаков поставил комедию Альдо де Бенедетти «Паоло и львы, или Сублимация любви».

Из пяти детей Козакова только двое пошли по его стопам и стали актерами: Кирилл и Манана (она живет в Тбилиси). Дочь Катя — филолог. Старшая внучка учится в высшей экономической школе, один из внуков живет в Америке, где играет в бейсбольной команде.

Из интервью М. Козакова: «Если говорить о кинематографе, то скажу такую вещь: мы, как это ни странно, не сильны в реалистическом кинематографе. Мы были сильны в поэтическом кино (Довженко), в мифологическом (Тарковский) и в еще более формальном кино Параджанова, мы были на грани театрализации в картинах «Не горюй» и «Белое солнце пустыни», на грани музыкальной театрализации в «Веселых ребятах».

Реализм, конечно, понятие безбрежное. В данном случае я говорю о той его разновидности, когда ты начинаешь верить в игру актера, видишь подлинность его пребывания в кадре. Если сравнить два фильма о войне — американского «Охотника на оленей» и «Балладу о солдате», то можно увидеть, как говорят в Одессе, две большие разницы. И не потому, что «Баллада о солдате» хуже, она построена по совершенно другим законам кинематографа. Это замечательная поэтизация. А когда мы пытались снимать кино по законам войны, в лучшем случае получались «Солдаты» по роману Некрасова «В окопах Сталинграда», но и то — картина даже близко не стоит к книге, а в худшем — такое фуфло, как «Освобождение». Но как мы никогда не сумеем сделать мюзикл, так американцы никогда не смогут поставить, как мы, Чехова…»

Из интервью А. Ямпольской: «Михаил Михайлович в быту абсолютно беспомощный. Для него проблема сосиску сварить! Ему бесполезно объяснять, на какую кнопку нажимать, чтобы разогреть обед в микроволновой печке. Когда я начинаю его этому учить, у него такой ужас возникает в глазах! От техники он шарахается. У него в руках все ломается. И гвозди в квартире забиваю я. Легче это сделать самой, чем ему втолковывать. Он настолько далек от быта, что просто не может существовать один. Наверное, поэтому для него любовь — это жена, семья. Так же и в работе. Ему всегда нужен рядом человек — надежный и желательно родной. Потому что он не имеет никакого понятия ни об аренде, ни о перевозках, ни о финансах, ни о прочих прелестях организации театрального дела…

Детьми и домом занимается замечательная няня! Нам с ней повезло. Я, честно говоря, плохая хозяйка. Готовить не люблю, не хочу, не умею и не буду. Хотя покушать не против, но где-нибудь в общественном месте. Поэтому няня наших детей — и наша няня…

Михаил обладает энергией молодого человека. Он, например, может встать в семь часов утра, принять душ, сделать зарядку. Я же на такие подвиги не способна. С утра чувствую себя, как сонная муха, едва раскачиваюсь, никак не могу войти в нормальный ритм. Одним словом, сова. Но мы живем настолько насыщенно и деятельно, что мне приходится подстраиваться под мужа, заряжаться от него. Мы вместе работаем — я числюсь продюсером, но в это понятие входит все: я и директор, и администратор, и реквизитор, и костюмер — это тоже один из секретов прочности и равенства в наших взаимоотношениях. Нам просто не приходит в голову задумываться о возрастном барьере».