Принять от нее соизволь угожденье». Ответил согласием знающий веды, И царь, осчастливленный ходом беседы, Отвел ему дом, что своей белизною Соперничал с лебедем или с луною, И там, где священное пламя хранилось, Дал пищу, сиденье и всякую милость. Отбросив гордыню и леность, царевна Служила святому прилежно, безгневно, — Ему, что покорен обету, упорно, Как богу, служила, обету покорна! «Я утром приду», — говорит он порою, А ночью придет иль с вечерней зарею, Подвижнику девушка не прекословит, — И воду, и пищу, и ложе готовит, И что он ни сделает, — лучше и чище Становятся ложе, сиденье, жилище. Придет на рассвете иль ночью глубокой, — От девушки брахман не слышит упрека. Нет пищи? «Подай!» — говорит он сурово, А девушка с кротостью: «Пища готова!» И с радостью хочет ему подчиниться, Как дочь, как сестра, как его ученица. Доволен был брахман ее поведеньем, Ее обхожденьем, ее угожденьем. «Доволен ли жрец?» — вопрошал каждодневно Отец. — «О, весьма!» — отвечала царевна. Предметом внимательнейшего ухода Был брахман на всем протяжении года. Сказал он: «О ты, с безупречным сложеньем! Весьма я доволен твоим услуженьем. Увидев добро, мы добра не забудем. Дары назови, недоступные людям, Чтоб тяжкий твой труд был достойно увенчан, Чтоб стала ты самою славной из женщин». А Кунти: «И ты и отец мой довольны, И в этом — дары для меня, сердобольный». А жрец: «Если дара не хочешь, то дать я Хочу тебе чудную силу заклятья. Какого захочешь ты вызовешь бога, Бессмертным приказывать сможешь ты строго, И все, что прикажешь, заклятью подвластны, Исполнят, — пусть даже с тобой не согласны». Вторично она отказаться страшилась: В проклятье могла обратиться немилость! И жрец даровал ей слова заклинанья Из древних письмен сокровенного знанья. Затем он сказал Кунтибходже: «Приемной Твоею доволен я дочерью скромной.
