Сверкали ступени златые у каждой террасы, Оконницы из хрусталя и другие украсы. Площадки висячие золотом были одеты, И в нем переливно отсвечивали самоцветы. Блестели в дворцовом полу жемчуга и кораллы, Сверкали смарагды зеленые, алые лалы. И красный сандал, золотым отливающий глянцем, Дворец наполнял восходящего солнца багрянцем. На Пу́шпаку влез Хануман и, повиснув на лапах, Услышал еды и питья соблазнительный запах. Манящее благоуханье сгустилось чудесно, Как будто бы в нем божество воплотилось телесно. И не было для Ханумана родней аромата, Чей зов уподобился голосу кровного брата: «Пойдем, я тебе помогу разыскать супостата!» Советник Сугривы последовал этим призывам И вдруг очутился в покое, на редкость красивом. С прекрасной наложницей Раваны мог бы, пожалуй, Мудрец обезьяний сравнить златостолпную залу. Сверкали в хрустальных полах дорогие вкраплепья, Резная слоновая кость, жемчуга и каменья. С оглавьями крылообразными были колонны. Казалось, парил в поднебесье дворец окрыленный. Четвероугольный, подобно земному пространству, Ковер драгоценный величья прибавил убранству. Пернатыми певчими, благоуханьем сандала Был полон дворец и его златостолпная зала. Какой белизной лебединой сияла обитель, Где жил пожирателей мяса единый властитель! Дымились курильницы, пахли гирлянды, враждебный Чертог был под стать Камадхе́ну — корове волшебной, Способной сердца веселить, разрумянивать лица, Как будто она исполненьем желаний доится! И чувствам пяти был отрадой дворец исполинский. Он их услаждал, убаюкивал их матерински! «У Индры я, что ли, в обители златосиянной, Иль в райском селенье? — подумала вслух обезьяна. — Открылась ли мне запредельного мира нирвана?» Златые светильники на драгоценном помосте Склонились в раздумье, под стать проигравшимся в кости. «Соблещет величие Раваны этим горящим Светильникам и украшеньям обильно блестящим!» — Сказал Хануман и приблизился к женщинам спящим. Их множество было, с небесными девами схожих. В роскошных одеждах они возлежали на ложах. Полночи для них протекло в неуемном веселье, Покуда красавиц врасплох не застигло похмелье. Запястья, браслеты ножные на сборище сонном Затихли и слух не тревожили сладостным звоном. Так озеро, полное лотосов, дремлет в молчанье, Пчела не жужжит, лебединое смолкло ячанье.
