банк, блефовал. Игрок — во всем игрок. Как всякого игрока его пьянил успех.

В 1958 году область перевыполнила планы сдачи молока в три раза, отец упомянул рязанцев в докладе Пленуму ЦК, пусть и в ряду других областей. Главное — заметили и наградили Рязань орденом Ленина. В 1959 году Ларионов решил побить рекорд по сдаче государству мяса. На состоявшейся 30 декабря 1958 года областной партийной конференции он предложил в 1959 году сдать мяса в полтора раза больше против утвержденного плана, 75 тысяч тонн. Ничего нереального в обязательствах не было, выполнимость их просчитали заранее: они позволяли и прославиться, и заложить основу будущих успехов.

Как пишет рязанский историк Александр Агарев, Ларионов позвонил Хрущеву и пообещал 1959 год сделать «мясным».

— Молодцы, рязанцы, — отозвался Хрущев. — Вы хорошо сработали по молоку, уверен, что и по мясу сработаете не хуже.

Хрущев и не думал подталкивать Ларионова к увеличению обязательств: полтора плана — куда уж больше. Ларионов о большем пока и не задумывался, иначе и партийную конференцию он бы провел иначе.

На его беду сразу после Нового года в Рязань наведался заведующий сельскохозяйственным отделом Бюро ЦК и РСФСР Мыларщиков, как и Ларионов, человек деловой, но на их общую беду, тоже игрок. Вечером, 2 января, за хорошим ужином они договорились повысить ставки вдвое, сделать не полтора, а три плана. Естественно, без всяких расчетов. Какие расчеты между тостами? На следующее утро Мыларщиков, для больше солидности сославшись на Хрущева и Президиум ЦК, предложил бюро обкома поддержать их с Ларионовым «инициативу». «Инициативу» Ларионов с Мыларщиковым продавили с большим трудом и непонятно зачем. Зато понятно почему — «игроки», кураж.

Когда поздно вечером проголосовали «за», Мыларщиков стал звонить Хрущеву в Минск, где тот проводил совещание и попутно вручал Белоруссии орден Ленина. Хрущева на месте не оказалось, он уехал в театр. Настырный Мыларщиков дозвонился и туда. В ответ на сообщение об удвоении уже без того полуторного плана Хрущев спросил: «А хорошо просчитали?» «Игроки» заверили, что все просчитано, что «у них есть полная уверенность…»

— Ну, тогда давайте, — согласился Хрущев. Закончив разговор с отцом, Мыларщиков перезвонил Сатюкову в «Правду» и, со ссылкой на Хрущева, потребовал, чтобы сообщение об обязательствах рязанцев уже следующим утром появились на первой полосе… На следующий день вся страна узнала, что в Рязани пообещали прирастить за год производство мяса не вдвое, а в 3,8 раза, поставки государству увеличить в 3 раза.

Газеты, радио и телевидение раструбили о грядущих неслыханных успехах рязанцев на всю страну. Секретари обкомов один за другим брали на себя повышенные обязательства по сдаче государству мяса. Большинство — добровольно, кое-кто — потому, что не хотел отстать от передовиков, прагматичное меньшинство — после звонков Мыларщикова и соответствующего «воспитательного» разговора.

13 февраля 1959 года Хрущев прикрепил орден к областному знамени, прославив на всю страну «молочный подвиг» рязанцев 1958 года. Правда, выступая, отец говорил не только об успехах, он предупреждал, что, наряду с «разами», надо помнить об основном показателе эффективности, производстве продукции на 100 гектаров пашни. А он у рязанцев весьма скромен: в 1953 году общее поголовье коров в колхозах составляло 50 тысяч, сейчас имеются 100 с лишним тысяч коров. «Это хорошо, но если рассчитывать на 100 гектаров земли, то в 1953 году на них паслись 2 коровы, а в 1958 году — 4,2. Это мало. Надо иметь хотя бы 15 коров, а потом 25–30. Это вам по плечу», — наставлял рязанцев Хрущев.

Казалось бы, он разобрался в состоянии дел в Рязани, но не одернул Ларионова, а сам Ларионов на предупреждение никак не отреагировал. Он уповал на удачу, а победителей не судят.

Внеочередной ХХI съезд КПСС торжественно открылся в Кремле 27 января 1959 года. Говорили о достигнутых успехах, отец отметил в докладе, что с появлением совнархозов экономика заработала эффективнее, за это время почти в полтора раза сократилось количество предприятий, не выполнявших план, повысилась производительность труда, прирост производства продукции за 1958 год, первый пореформенный год, по сравнению с предыдущим, составил 17 миллиардов рублей, а сверхплановая экономия от снижения себестоимости дала еще 10 миллиардов. Говоря о ближайшем будущем, отец сделал упор на развитие Сибири и Дальнего Востока, туда, в «промышленную целину», направляли львиную долю капиталовложений.

Всех обрадовало обещание отца уже в этой семилетке перестать взимать налоги с населения. По его мнению, налоги дают всего 7,8 процента доходов бюджету, и с ростом экономики от них можно отказаться. Постепенно, конечно, без спешки, «после всестороннего изучения и надлежащей подготовки».

Упоминались, естественно, и недостатки, но на фоне грандиозных успехов они казались легко преодолимыми помехами.

Съезд одобрил основные параметры семилетнего плана. Цифры я перечислять не стану, они сейчас интересны разве что историкам-статистикам. Отец учел опыт неудавшейся шестой пятилетки. На сей раз все было досконально обсчитано Госпланом, оговорено с совнархозами и госкомитетами. Реальность плана ни у кого сомнений не вызывала. На ближайшей Сессии Верховного Совета СССР директивы съезда облачились в форму закона.

Естественно, все понимали, и в первую очередь отец, что выполнение семилетки будет сложным, но на то и проблемы, чтобы их преодолевать. Отец смотрел в будущее с оптимизмом. Он и не подозревал, что в 1965 году подводить итоги семилетки «товарищи» будут уже без него.

Пока же все говорили об успехах, предрекали еще большие успехи, хвалились сами и до небес превозносили и неуемно цитировали отца. Так у нас повелось исстари, без славословия какая же это власть?

Восхваления отца резали мне слух, я решил поговорить с ним, но не успел. В один из выходных, на обеде с «товарищами», у нас на даче за столом собралось человек пятнадцать-двадцать, отец сам затронул «больную» для меня тему.

— Мы только что осудили культ личности Сталина, — сказал он, — и теперь возвращаемся к тому же. Негоже это, нас не поймут. Надо работать, а не нахваливать друг друга.

Отец говорил долго, как всегда, приводя конкретные примеры, а к концу речи вообще рассердился. Что тут началось! Стоило отцу замолчать, как «товарищи» наперебой стали восхищаться его скромностью, уверять, что они лишь фиксируют данность, а с данностью ничего поделать нельзя.

— Культ личности — это незаслуженное восхваление, — убеждал отца Суслов, — мы же констатируем достижения и ваш вклад в них. Наши успехи не отрицают даже наши враги.

«Товарищи» дружно поддержали Михаила Андреевича, а Брежнев тут же провозгласил тост «за скромность». Отец стушевался, не мог же он отрицать успехи, о которых недавно докладывал делегатам съезда. И сам он делал все, что мог, выкладывался до последнего, чтобы обеспечить эти успехи. Не скажешь же: «Нет, я тут ни при чем». Очень даже при чем!

Отец, уже не очень уверенно, пробормотал, что несмотря на успехи, хвалить друг друга надо поменьше, а его — в особенности. Слова потонули в буре протеста. Аргументы «товарищей» показались мне логичными, отец действительно старается изо всех сил, но чувство внутреннего неудобства не исчезло. Не исчезнет оно и в будущем, но и говорить с отцом о «культе личности» охота у меня пропала.

Замечу, что с утратой власти «личностью», восхваление, как это тоже водится в России, в мгновение ока переходит в еще более «искреннее» поношение.

Новый ЦК на XXI съезде не выбирали, он собрался вне расписания, и старые полномочия еще не истекли. В результате на съезде отсутствовала главная интрига, когда и потенциальные кандидаты, и их болельщики, и просто наблюдатели вроде меня гадают, кого включат в списки, а кого нет. Без выборов XXI съезд показался публике скучноватым.