противном случае было бы непонятно, как наемники соглашались служить за такие

деньги. Жалованье английского пехотинца около 1300 г. находилось на том же уровне, что и обычная плата поденщика; вероятно, так же обстояло дело во Франции и

Флоренции. Косвенное доказательство позволяет предположить, что жалованье рыцарей

было недостаточным – речь идет об отрывке из хроники Матвея Парижского, где тот

вспоминает о голоде в Гаскони в 1253 г.: «В те дни в войске короля в Гаскони начался

голод, так что одну курицу продавали за 6 пенсов, кусок сыра – за 20 шиллингов, сетье

вина – за 2 или более шиллингов, и один фунт хлеба – за 2 или 3 пенса, так что один

рыцарь с трудом мог нормально прокормить себя, своего оруженосца, слуг и лошадей за 2

серебряных шиллинга». Если учесть, что в это время 2 шиллинга были ежедневным

жалованьем рыцаря (на что можно было купить от 8 до 12 фунтов хлеба), то даже в этих

критических обстоятельствах его хватало только на то, чтобы не ослабеть; правда, если

принять эти цифры, то пехотинец со своими 2 пенсами в день мог купить лишь треть

фунта хлеба![185]

Таким образом, система воинских повинностей пережила исчезновение бесплатной

службы вовсе не благодаря жалованью и его дневной норме, а благодаря вкладу со

стороны воинов. В самом деле, с помощью уловок воинских призывов власти получали в

свое распоряжение не только полностью вооруженных конных бойцов, но бойцов, с

юности проходивших тренировку и необходимое обучение воинскому ремеслу, ибо, как

это утверждает, наряду с другими, Роджер Ховден, «если заранее не научишься

воинскому искусству в играх, то его не обретешь тогда, когда дело дойдет до настоящей

войны»[186].

Итак, за счет фьефа его владелец и сыновья располагают досугом и доходами, необходимыми для того, чтобы жить на широкую ногу в воинском обществе – с его

охотами, военными играми, квинтаной, бугуртом, джострой и особенно турнирами, которые с 1150 по 1350 г. представляли собой почти настоящие сражения, где

сталкивались, не без риска, две группы бойцов[187].

Но прежде всего власти ждали от владельцев фьефов или любого, движимого или

недвижимого, имущества, чтобы те постоянно имели в своем распоряжении лошадей и

рыцарское снаряжение.

Итак, хотя количественные данные до конца XIII в. скудны, ясно, что уже одно

снаряжение было очень дорогим: около 1200-1250 гг. в Генуе шлем (barberia) стоил от 16

до 32 сольди, кольчуга – от 120 до 152 сольди; если к этому прибавить поножи и прочие

принадлежности, то выходит приблизительно 200 сольди, равных 10 генуэзским лирам

или 800 г серебра[188]. Кроме того, нужно было приобрести оборонительное оружие и

более простое воинское снаряжение для оруженосца, а может, и для слуги. Несомненно, что около 1250 г. цену снаряжения рыцаря и его свиты в 1400 г серебра, равную

месячному или полуторамесячному жалованью, нельзя считать завышенной[189].

Лошади стоили еще дороже. Если, согласно подсчету, цена лошадей нескольких

рыцарей, находившихся в 1242 г. на жалованье у Альфонса Пуатевинского, колеблется от

5 до 60 турских ливров, то 30 ливров – средняя цена за лошадь[190].

В 1269 г. различные боевые лошади, купленные для крестового похода Людовика

Святого на ярмарках Шампани и Бри (Бар-сюр-Об, Ланьи, Провен), стоили в среднем 85

турских ливров, но это, вероятно, были очень ценные животные, иногда привозимые из

Испании и Апулии[191]. Роберт II, граф Артуа, перед походом на Фландрию в 1302 г., во

время которого он находился на жалованье у короля с 26 мая по 15 июля, приказал

закупить для себя и своей свиты лошадей. Их цена нам известна: 5 «больших коней»

(один из Испании) – в среднем 280 парижских ливров, 8 обычных коней – в среднем 115

парижских ливров, 2 парадных коня – в среднем 50 парижских ливров, один скакун – 60

парижских ливров, 14 упряжных лошадей – в среднем 34 парижских ливра и 3 маленьких

упряжных лошади – в среднем 12 парижских ливров. Общая стоимость боевого, парадного