состоянии. Когда ребенок родится, когда она, пусть изможденная, будет лежать спокойно, тогда пусть приезжает.
В доме тетушки Габриэль чувствовала себя увереннее и не сомневалась, что надежная мадам де Сурди скоро будет с ней. Горло ее пересохло, по телу время от времени пробегали легкие судороги, голова раскалывалась от боли, но она очень хотела послушать мессу в церкви святого Антуана и, несмотря на предостережения мадам Дюпюи, отправилась туда в носилках вместе с принцессой. Замет послал ей еще одно приглашение, она хотела после службы заехать к нему. Но в церкви у нее началась рвота, и она сказала, что вернется в дом тети.
Габриэль надеялась по возвращении застать тетушку дома, но из Шартра пришло сообщение, что там начался мятеж и мадам де Сурди с мужем оказались пленниками в своем доме. Мадам приедет к племяннице как только сможет, однако это злосчастное происшествие может ее задержать.
Габриэль стало очень страшно. Тетушка, на которую она полагалась, не приедет. А с ней творится что-то неладное. Ее предчувствия сбылись. Ей хотелось видеть Генриха.
Она знала, что посылать за ним нельзя, люди хотят, чтобы они пребывали в разлуке до пасхального причастия. Но с ее болезнью все изменилось.
— Мне так нехорошо, — стонала она. У нее вновь начались конвульсии, а с ними и родовые муки.
Когда мадам Дюпюи объявила, что расстройство желудка у герцогини привело к преждевременным родам, в комнату вошел де Варенн и уставился на корчащуюся Габриэль.
— Пошлите за королем! — выкрикнула она. — Я должна с ним увидеться. Скажите, что я бы его не звала… но это не обычные роды.
Де Варенн пообещал исполнить ее просьбу.
Однако закрылся у себя в комнате. Мадам Дюпюи пришла к нему в полном отчаянии.
— Ребенок ее убьет, — сказала она. — У герцогини не хватит сил это вынести. Она зовет короля. Почему вы не послали за ним?
— Не хочу, чтобы он видел ее в таком состоянии.
— Герцогиня не успокоится, пока король не приедет.
— Она очень переменилась. Рот перекосился, глаза выкатились. Никакого сходства с очаровательной Габриэль. Если он увидит ее такой, тут же разлюбит. Я не послал за ним в ее же интересах.
— Мне необходима помощь. Ребенка нужно извлечь. Иначе он убьет ее.
Де Варенн отправился в комнату, где лежала Габриэль, и подошел к ее кровати.
— Она не узнала б короля, будь он здесь, — прошептал он. — Ничего не сознает…
— Ничего, кроме боли, — согласилась акушерка.
Приехали врачи. Они поставили Габриэль три клистира, четыре свечки, трижды ставили банки. Она в муках корчилась и уже никого не видела, у нее не осталось сил ни видеть, ни слышать, ни говорить.
Наутро после страстной пятницы Габриэль умерла.
Генрих был убит горем. Он пошел к детям, их общим, и сам сказал им о смерти матери.
Маленький Цезарь, понимавший больше остальных, громко расплакался, они с отцом обнялись и тщетно пытались утешить друг друга.
Единственное, что мог сделать Генрих, — это устроить пышные похороны, и Габриэль погребли с подобающим королеве великолепием.
Сестра Генриха Екатерина, ныне герцогиня де Бар, пыталась утешить брата. С горечью сказала ему, что знает, каково терять самого любимого человека.
— Однако, брат, — продолжала она, — ты найдешь себе другую любовь, и тогда твое горе пройдет.
— Нет, — горестно произнес Генрих, — корень моей любви засох. И никогда уже не даст побегов.
— Но ты еще молод. По крайней мере, не старик. У тебя есть долг перед Францией. Ты обязан жениться и дать нам дофина.
— Это так, но горе и скорбь будут сопутствовать мне до могилы.
Генрих неделю ходил в черном и три месяца в фиолетовом.
Потом память о Габриэль стала тускнеть, потому что он встретил Генриетту д'Этранг.
ГРОМ НАД ФОНТЕНБЛО
Генрих горько тосковал по Габриэль. Она была ему ближе всех прочих женщин, даже Коризанда не значила для него так много. Предавался воспоминаниям о том, как они, словно преданные супруги, проводили время с детьми. Не мог подолгу находиться ни в одном из замков, где жил с Габриэль. Бродил по покоям королевы, которые занимала его ныне покойная любовница, и вспоминал, как она выглядела, сидя здесь или проходя там, как они любили друг друга, как мечтали о времени, когда она станет королевой.
— Теперь я сознаю, что уже не молод, — говорил он друзьям. — Моя молодость умерла вместе с ней.
Они напоминали ему о долге перед страной, о необходимости наследника — маленького Цезаря нельзя было признать дофином, поскольку мать его не была женой короля, — он качал головой и вздыхал.
— Я должен жениться и женюсь, когда придет время. Но сердце мое останется холодным.
Никогда еще Генрих не скорбил так долго по женщине. Все, кто хорошо знал его, считали, что пройдет время и он перестанет горевать, но уже никого не будет любить так, как Габриэль.
Сюлли позволял себе быть циничным. Король, говорил он, еще просто не встретил женщины, достойной большего, чем случайная связь. Печалиться долго о чем-то не в его натуре. Он всегда уходил с головой в любовные дела, вел их с пылким восторгом и быстро терял интерес к любовнице. Что его повелитель сильно изменился, Сюлли поверить не мог. Во всяком случае, Генрих не всегда был верен Габриэль. Об этом свидетельствуют его незаконные дети.
Двор располагался в доме Замета, король заявил, что не желает оставаться там, где жил с Габриэль, и поскольку Замет принимал ее накануне смерти, хочет поговорить с ним об этом приеме.
Предоставив придворным развлекаться, Генрих уединился с Заметом в комнатке, где тот вел дела с наиболее знатными клиентами.
Они выпили понемногу вина, и Генрих заговорил о Габриэль, о том, как познакомился с ней, как поначалу она не питала к нему симпатии, как ревновал ее к Бельгарду.
Замет улыбнулся.
— Ваше величество очень великодушны. Бельгард был вашим соперником, однако это не мешало его успехам.
— Да, он был красавцем — и сейчас красавец, несмотря на желтый цвет кожи. Возможно, кое-кому из женщин такой нравится. Мне не нравился никогда. Может, дело тут в моей ревности. Он всегда напоминал мне сухой листок.
— Его до сих пор так называют, — заметил Замет. — Я слышал сегодня вечером.
— Да, и он до сих пор мой главный конюший. В последние годы Бельгард не давал мне поводов для ревности. Дорогой мой Замет, в эти годы у меня были поводы только для довольства. Если б только я мог объяснить, что для меня значит ее утрата…
Замет пробормотал что-то сочувственное.
— Мне приятно находиться с тобой, потому что ты видел ее одним из последних. Как она выглядела, когда приехала сюда?
— Не совсем здоровой, и, увидев ее, я слегка встревожился.
— Последние роды у нее были очень трудными. Жаль, что она вновь забеременела так скоро.
— Боюсь, даже слишком скоро, сир. Но ее желание показать вам, что она может рожать детей, было естественно.
— Вполне естественно. А мой маленький Цезарь? Видел ты его в последнее время? Какой замечательный мальчик! Сейчас он горюет, но не больше, чем его отец.
