10 ярдах [9 м] от нас. Оглянувшись назад, я увидел, что гиппопотам выплыл на поверхность недалеко от нас как бы для того, чтобы посмотреть, большой ли вред причинен им челноку. Это была самка, детеныш которой был за день до того заколот пикой. Никакого вреда этот толчок нам не причинил, только одежда и вся поклажа промокли. Это было такое необыкновенное происшествие, – принимая во внимание, что мы держались около самого берега, – что мои люди закричали: «Гиппопотам сошел с ума!» В этот момент в челноке нас было восемь человек, и толчок, полученный челноком, свидетельствует о громадной силе гиппопотама в воде.
Мы снова у водопада Гонье. Скалы здесь состоят из красновато-серого песчаника, лежащего почти горизонтально и источенного мадрапорами. Углубления сделаны в камне насекомыми в разных направлениях. Сама порода насыщена железом и благодаря затвердевшему на поверхности железу выглядит глянцевитой, – особенность, свойственная многим породам в этой области.
22 августа. Конец зимы. Деревья, окаймляющие берега, начинают пускать почки и цвести; распускающиеся почки, окрашенные в яркий оранжевый цвет, сгоняют с веток старую листву. Оранжевая окраска молоденьких листьев настолько ярка, что я ошибочно принял их за массу распускающихся цветов. Желтый цвет листьев имеет всевозможные оттенки: чисто желтый, пурпуровый, медный, коричневато- красный и даже черный, как чернила.
Мы ехали водой по направлению к Сешеке, и величественная река, по которой мы плыли, произвела на нас такое же сильное впечатление, как и тогда, когда мы увидели ее в первый раз.
Несмотря на то что погода была пасмурной, зрелище было чудесное.
Находясь на Колобенге, я каждую зиму наблюдал особенный дымчатый оттенок, свойственный там зимнему небу; это же наблюдал я теперь и здесь, в Лоанде подобного явления не было. Прежде я всегда думал, что это действительно дым, поднимающийся от травы, сжигаемой туземцами на огромных пространствах, в результате чего ежегодно уничтожались сотни квадратных миль прекрасных пастбищ. А так как на севере, где зимой совсем не наблюдается этого дымчатого оттенка неба, травы сжигается больше, чем на юге, то, значит, причину следует искать в другом. Иногда я думал, что падение температуры, которое происходит зимой, делает видимыми пары в верхних воздушных течениях, и это придает небу такой вид, будто оно просвечивает сквозь дым.
Кругом удивительно много жизни! Когда на реке начинается подъем воды, то по ней плывут вниз стаи ибисов и других водяных птиц. Песчаниковые берега кажутся днем совершенно белыми от сидящих на них пеликанов, – однажды я насчитал их три сотни; кое-где берега кажутся сплошь коричневыми от уток (Anas histrionica), которые там сидели, – одним выстрелом я убил их четырнадцать штук; в других местах было много Querquedula hottentota Смита и других видов. Над поверхностью воды летало много чаек (Procellaria turtur Смита). Огромное количество маленьких птичек, питающихся насекомыми, показывает, что река кишела также всякой мелкой живностью. Когда мы ходили около берега по кустарнику, то нас иногда жалил шершень, который делает себе гнезда, висящие на ветках деревьев, как это делает наша оса. Родительское чувство в этом насекомом так сильно, что если вы заденете за куст где-нибудь поблизости от его гнезда, то оно будет преследовать вас 20 или 30 ярдов [20–25 м]. Шершень старается ужалить всегда ближе к глазу; действие его жала очень похоже на разряд электричества или на сильный удар. Яд его жала производит сразу потерю чувствительности, за которой следует необычайно острая боль. Но в отдалении от гнезда это насекомое бывает очень робким. Бечуаны называют его муротуани.
В Сешеке меня ожидал пакет, присланный с юга мистером Моффетом. Новости, содержащиеся в письме, были уже довольно старыми и утратили свой интерес, но я узнал, между прочим, что мой друг Родерик Мурчисон в своем труде, изданном в Лондоне, пришел к тому же самому заключению относительно структуры Африканского континента, к которому недавно пришел и я, что, внимательно изучая геологическую карту мистера Бейна и другие материалы, в частности открытия, сделанные Освеллом и мною, он в своей речи, произнесенной в 1852 г. в Географическом обществе, не только дал ясную формулировку особенностей этой структуры, но даже самоуверенно выслал мне копию речи для сведения. Сидя в своем вольтеровском кресле, он опередил меня на три года, в то время как я, страдая от лихорадки, с трудом пробирался через лесные дебри и болота. Для меня все стало ясным около оз. Дилоло. Я лелеял тогда надежду, что буду первым, кто создаст представление о Внутренней Африке как об орошаемом водою плато, поверхность которого несколько ниже окаймляющих его возвышенностей. Эта надежда оказалась теперь тщетной.
Подождав несколько дней в Сешеке, пока нам не доставили из Линьянти наших лошадей, остававшихся там, мы поехали в этот город и нашли в целости мою повозку и все имущество, оставленное там в ноябре 1853 г. Для доклада о нашем путешествии был созван весь народ, и мы передали им все вещи, посланные губернатором и торговцами Лоанды. Я объяснил им, что это – не мое имущество, что это прислано им с целью показать дружелюбные чувства, которые питают к ним белые люди, и сказал об огромном желании с их стороны завести с макололо торговые отношения. Затем я предоставил своим спутникам сделать подробный доклад обо всем, что они лично видели и пережили. Ими не было упущено ни одно обстоятельство. Кульминационным пунктом всех их выступлений было утверждение, что они дошли до самого конца вселенной и вернулись назад только тогда, когда впереди не было больше никакой земли. Один бойкий старик спросил: «Значит, вы доехали до Ма-Роберт (мистрис Ливингстон)?» Они должны были признаться, что она живет немного дальше конца вселенной! Секелету, одетый в мундир полковника, произвел на всех большое впечатление.
Вскоре я получил много предложений от добровольцев, желающих сопровождать меня в моем путешествии на восточный берег Африки. Они говорили, что хотят иметь возможность вернуться и рассказать по возвращении такие же интересные вещи, какие рассказывали мои недавние спутники.
Передо мной теперь встал вопрос, к какому именно месту восточного берега направить свой путь. Занзибарские арабы пришли сюда через мирную страну. Они уверяли меня, что могущественные вожди Моатуто, Моароро и Моголо, возглавляющие племена батуту, бароро и багого, которые живут на северо- восток от Казембе, не будут возражать против моего проезда через их страну. Они рассказывали, что туземцы там, подобно балонда, живут небольшими деревнями и что среди них не испытываешь в пути никаких затруднений. Арабы говорили также, что после десяти дней пути за Казембе дорога изгибается вокруг оконечности оз. Танганьика, а когда они достигают одного места, находящегося к северо-западу от южной оконечности озера, то без труда находят челноки для переезда через него.
На ночлег они располагаются на островах, потому что на переезд через озеро требуется три дня; значит, ширина озера может быть от 40 до 50 миль [около 70–90 км]. Весь этот путь они совершают, отталкиваясь веслами от дна, потому что озеро очень мелко.
На пути к озеру встречается много небольших потоков и только три большие реки. Этот путь показался мне тогда самым надежным, но так как настоящей моей целью было нахождение водного пути, а не сухопутной дороги, то эта дорога не была такой заманчивой, как путешествие по Замбези, или, как еще называют эту реку, Лиамбье.
Макололо, которые в прежние времена жили близ слияния рек Кафуе и Замбези, знали всю страну, лежащую на восток до р. Кафуе, и все они советовали мне этот путь предпочтительно перед дорогой на Занзибар. Они уверяли меня, что единственным препятствием на этом пути был водопад Виктория. Некоторые из них рекомендовали мне поехать в Сешеке и, пройдя оттуда в северо-восточном направлении до р. Кафуе, отстоящей от Сешеке на расстоянии шестидневного пути, спуститься по этой реке в Замбези. Другие рекомендовали продолжать путь по южному берегу Замбези и, пройдя водопад, достать челноки, чтобы следовать вниз по самой реке.
Все в один голос говорили о трудностях путешествия по северному берегу Замбези вследствие неровного и скалистого характера этого берега. А когда Понуане предложил нести челноки по северному берегу до того места, где Лиамбье снова становится широкой и спокойной, то другие заявили, что трудности такой экспедиции заставили бы всех моих спутников покинуть меня. Другое возражение против путешествия по тому и другому берегу заключалось в том, что на них было много цеце, вследствие чего жители берегов не могли держать никаких домашних животных, кроме коз.
Сложности и трудности путешествия в середине XIX в. по Южной Африке
Дорога на Занзибар была бы, конечно, самой легкой, потому что живущие по ней племена
