следующий день, как только дождь стал слабее, мы направились на северо-восток. Было бы лучше путешествовать только с помощью компаса, потому что проводники пользовались боязнью моих людей заблудиться в своих целях и угрожали бросить их, если не получат от них сейчас же подачки, а мои люди никогда не покидали пределов своей страны, разве только для грабежа и избиений. Когда они приезжали, бывало, в какую-нибудь деревню, то они избивали большую часть ее жителей и уводили с собой нескольких молодых людей, которые служили им в качестве проводников до следующих деревень. Наше путешествие было для них первым опытом противоположного образа действий. У них не было с собой щитов, и они чувствовали себя беззащитными среди алчных чибокве.

13-е. Мы прошли несколько миль, но были вынуждены сделать остановку на берегу одного из рукавов Лоаджимы, другого притока р. Касаи. У меня повторился сильный приступ лихорадки. До поздней ночи я находился почти в коматозном состоянии, и когда мне необходимо было выйти из своей палатки, то я был очень удивлен, увидев, что мои люди соорудили небольшую ограду, а у некоторых были в руках копья; они вели себя так, как часовые на посту. Я узнал, что мы окружены врагами. Несколько чибокве, после предъявления излюбленных требований – раба, быка, ружья или бивня слона, залегли недалеко от входа в ограду. Мои люди приготовились к защите на случай ночного нападения, и когда чибокве хотели узнать место, где я лежал больным, то мои люди отказали им в этом надлежащим образом. Утром я вышел к чибокве и заговорил с ними. Они учтиво беседовали со мною относительно намерений сделать эту страну доступной для торговли и т. д. Они считали, что перспектива дружбы с нами понравится их вождям; они хотели бы теперь только обменяться со мной знаками дружелюбия и поэтому предложили мне трех поросят, выражая надежду на то, что я не откажусь принять их. Здесь вообще имеют обыкновение преподнести подарок и затем потребовать себе то, что понравится. Нас предупредили об этом наши проводники. Поэтому я попытался отказаться от подарка, спросив их, не съедят ли они одного поросенка вместе с нами. Последовал ответ, что они не смеют согласиться на это. В надежде на то, что они не посмеют упрекнуть меня в недостатке дружеского чувства, я предложил им тогда в качестве подарка со своей стороны бритву, две нитки бус и двенадцать медных колец, собранных моими людьми. Они ушли сообщить об этом своему вождю. От сильной слабости и головокружения я не был в состоянии двигаться, и мы пробыли на этом месте до вечера вторника (14-го), когда чибокве вернулись от своего вождя с поручением, изложенным в очень ясных словах: он может принять от нас только человека, слоновую кость, ружье или даже быка; у него есть все, кроме быков; он, со своей стороны, даст мне с радостью все, что мне угодно. Так как все это было сказано очень вежливо, и если бы мы отказались, то не могли бы помочь себе ничем, кроме как кровопролитием, то я отдал им одного самого слабого быка. Я сказал своим людям, что жизнь любого из них мне дороже всех наших быков и что единственной причиной, которая заставила бы меня вступить в бой, могло быть только желание спасти жизнь и свободу большинства. Все они признали это правильным и сказали, что если бы чибокве первые задели нас, то вина пала бы на их головы.

Дожди помешали нам возобновить наше путешествие раньше четверга. Опасаясь неожиданного нападения на нас, мы шли, держась вплотную и не допуская никого отставать далеко позади других. Много миль прошли мы во мраке леса в полном молчании, но ничего тревожного не случилось. Попалась какая-то деревня, которая была совершенно пуста. Я чувствовал себя слишком больным, чтобы беспокоиться о том, нападут на нас или нет. Лил проливной дождь, но все торопились уйти как можно скорее от неприятного соседства, и поэтому мы не остановились в этой деревне. Мрак, царивший в лесу, мешал вовремя видеть свисающие сверху ползучие растения, и поэтому Пицане, Могориси и я, которые ехали верхом, часто зацеплялись и путались в них, а когда бык чувствует, что его всадник может слететь с него кувырком, то его никак нельзя остановить, и поэтому мы часто падали на землю. В добавление к этим злоключениям мой Синбад вдруг поскакал стремительным галопом, узда оборвалась, и я упал назад, ударившись теменем о землю. В самый момент падения Синбад успел еще лягнуть меня в ногу. Приступы лихорадки повторялись с таким упорством, что я стал худым, как скелет. Одеяло, служившее мне седлом на быке, было мокрым не только в дождь, но также и под знойными лучами солнца, и, благодаря разгоряченной шкуре быка, от непрерывной едкой испарины с меня сползла вся кожа, которая то подживала, то снова воспалялась.

В пятницу мы дошли до одной деревни, раскинувшейся на берегу р. Лаоджимы. Население ее оказалось вежливым. Весь день мы были мокрыми до нитки, потому что переправлялись через реку. Мост, который вел через нее, а также мост через другой поток, который мы переходили в полдень, были под водой, благодаря наводнению, вызванному дождями. Вода везде была совершенно прозрачная. У следующего перехода мы были встречены группой враждебно настроенных людей, которые отказались пропустить нас дальше. Я приказал своим людям продолжать идти своим путем, но наши враги с громкими криками развернулись перед нами фронтом. По численности наши силы были приблизительно равны, поэтому, став во главе своих людей, я двинулся с ними вперед. Тогда некоторые из наших врагов бросились бежать в свою деревню якобы за порохом, а другие принялись кричать, что к ним заезжают все торговцы, и мы тоже должны посетить их.

У этих людей было много стрел с железными наконечниками и несколько ружей. Когда мы дошли до края леса, я приказал своим людям сложить в середину всю поклажу и, если наши враги не откроют огня, срезать несколько молодых деревьев и как можно быстрее соорудить ограду для укрытия, ничего не делая неприятелю, если только они не нападут на нас. Затем я спешился и, выступив вперед по направлению к человеку, возглавлявшему наших противников, показал ему жестом, как я легко мог бы убить его, и сказал: «Я боюсь убивать». Он приложил руку к сердцу, указал вверх и сказал тоже: «Я боюсь убивать; но приди в нашу деревню, пожалуйста, приди!» При таком положении дела этот весьма почтенный негр Ионга Панза подошел ко мне вплотную, и я пригласил его и всех других сесть, чтобы обсудить все дело. Оказывается, эти люди, подобно всем другим племенам, живущим поблизости к португальским поселениям, считают, что они имеют право требовать плату от всех, кто проходит через их страну, и теперь, хотя Ионга Панза и не мог быть серьезным противником для моих людей, он все-таки решил не отказываться от своего права без борьбы. Довольный тем, что не произошло столкновения с противником, я перешел с людьми ближе к деревне.

Причина, по которой эти люди прониклись убеждением, будто бы они вправе требовать плату за проезд через их местность, заключается, вероятно, вот в чем: они совсем не видели никаких торговцев, кроме тех, которые занимаются работорговлей или имеют рабов. А работорговцы всегда находились в большой зависимости от благосклонного отношения к ним вождей, через земли которых они проходили: если бы вожди предоставили беглым рабам убежище, то от торговцев в любой момент могли бы убежать все их рабы, и они могли бы совсем лишиться своей собственности. Поэтому, чтобы обеспечить себе содействие вождей, торговцы принуждены заискивать перед ними. Торговцы пускают в ход все средства также и для того, чтобы побудить вождей расставаться со своими собственными людьми, и притом с теми, кто, по общему признанию, является главной основой их могущества. Когда торговец возвращается из Внутренней Африки с закованными в цепи рабами, то для каждого вождя, если бы он захотел, было бы так легко снять цепи с восьми или девяти беспомощных людей, что торговец, желая обеспечить доброжелательное отношение вождя к себе, вынужден задаривать последнего подарками. Независимые вожди, не понимая, почему так стараются добиться их благосклонности, становятся чересчур претенциозными и высокомерными в своих требованиях и с величайшим презрением относятся к белым людям.

Племя бангала, к территории которого мы теперь подошли, несколько лет назад дошло до того, что заставило португальских торговцев платить за воду, за лес и даже за траву; для того чтобы требовать уплаты штрафа, придумывались всевозможные предлоги. Торговцы терпеливо подчинялись этим требованиям. Мы неожиданно столкнулись с системой, совершенно неизвестной в той стране, откуда шли мои люди. Если бы не было работорговцев, то туземцам не пришла бы в голову мысль о требовании уплаты за прохождение через страну. Там, куда работорговцы еще не проникли, посещение иностранцев считается высокой честью.

Деревня старого Ионги Панзы (10°25 ю. ш., 20°15 в. д.) небольшая. Она окружена высокими вечнозелеными деревьями, увешанными красивыми гирляндами вьющихся растений. Ионга Панза прислал нам пищу, а вслед за этим – козла. Это считается хорошим подарком, потому что здесь очень мало домашних животных, несмотря на то что имеются все условия для их разведения. Я предполагаю, что эта страна, подобно стране Катемы и Шинте, была, наверное, областью распространения цеце, и лишь недавно, с проникновением сюда огнестрельного оружия и последующим истреблением диких животных, стало возможным держать здесь, кроме коз, и других домашних животных. Мы и португальцы не знали бы,