когда люди истребили диких животных, которыми эта муха существовала, то голод заставил ее улететь отсюда. Так как балонда, владея огнестрельным оружием, уже очистили большую часть страны от диких животных, то мы прибыли, наверное, как раз в то время, когда стало возможным разведение домашнего скота. Отсюда – большие успехи, которые удалось достигнуть в этом отношении Катемой, Шинте и Матиамво. Несмотря на то что ни тот, ни другой, ни третий не знают, как нужно по-настоящему обращаться со скотом, в их успехах нет ничего удивительного.

Количество населения в центральных частях страны можно считать большим только по сравнению с Кэпской колонией или страной бечуанов, а количество обрабатываемой земли по сравнению с той, которая еще ждет плуга, ничтожно. Страна изобилует потоками воды, которые в случае необходимости можно использовать для ирригации с самой минимальной затратой усилий. Целые мили плодородной земли лежат совершенно бесполезными, потому что здесь нет даже диких животных, которые поедали бы травяной корм и отдыхали бы в тени вечнозеленых рощ, попадавшихся нам по пути. Не у всех людей, живущих в центральной области, кожа одинаково черного цвета. У многих из них существует предрасположение к бронзовому цвету, а у других кожа имеет такой же светлый оттенок, как у бушменов, которые – напомню – представляют собой доказательство того, что одна жара сама по себе не может создавать черноту кожи. Только одновременное действие жары и влажности усиливает и закрепляет черный цвет. Где бы нам ни встречались люди, которые веками жили в жарких, влажных областях, они всегда бывают самого черного цвета. Но из этого очевидного правила имеются исключения, которые вызываются передвижениями как целых народов, так и отдельных людей. У макололо, например, среди племен центрального влажного бассейна кожа имеет какой-то болезненно-желтый оттенок по сравнению с цветом кожи коренных жителей этого бассейна. Те батока, которые живут на высоких местах, кажутся по цвету кожи настолько светлее своих соплеменников, живущих по рекам, что их можно принять за какое-нибудь другое племя, однако их язык и обычай удалять верхние передние зубы не оставляют места для сомнений в том, что это один и тот же народ.

Оставляя в стороне влияние местности, жары и влажности, я считаю, что туземное население южной части континента в отношении цвета кожи распределялось по пяти продольным полосам. У жителей морского побережья как на востоке, так и на западе она очень темная; затем идут две полосы с населением, имеющим более светлую кожу; каждая из этих полос находится приблизительно в трехстах милях от побережья; из них западная полоса, изгибаясь, охватывает пустыню Калахари и страну бечуанов; затем идет центральный бассейн, который имеет население снова с очень темным цветом кожи.

Мнение это приводится здесь отнюдь не в качестве абсолютно достоверного. Я привожу его только потому, что такое географическое распределение цвета кожи поразило меня самого, когда я проехал через всю страну. Если мое мнение неправильно, то единственно оттого, что миграция этих племен, согласно локализации наречий, на которых говорят разные племена, совершалась как раз вдоль этих линий, определяющих указанное деление.

Наречия, на которых говорят жители крайнего юга, готтентоты или кафры, имеют близкое родство с теми, на которых говорят племена, живущие непосредственно на северных их окраинах. Одно наречие незаметно переходит в другое, и родство их легко проследить и сразу распознать. Если наречия самых крайних пунктов юга и севера, как, например, кафров и племен, близких к экватору, легко поддаются сравнению, то гораздо труднее признать тот факт, что все они принадлежат только к двум семействам языков. Исследование корней, входящих в состав всех этих наречий, расположенных по географическому принципу, показывает, что они постепенно переходят одно в другое и между крайним востоком и крайним западом в этом отношении нет такой большой разницы, как между крайними пунктами севера и юга.

25 марта, достигнув деревни, управляемой Нджамби, одним из князьков племени чибокве, мы намеревались спокойно отдохнуть в воскресенье. К этому времени у нас вышла вся провизия, и я приказал убить одного из более слабых быков. Желая быть в хороших отношениях со всеми, мы послали Нджамби хребтину убитого быка с ребрами, сопровождая наш подарок пояснением, что в тех местах, откуда мы едем, это обычная дань вождям и что мы всегда оказывали честь людям его положения. Он прислал нам изъявление своей благодарности с наглым требованием: презрительно приняв присланное ему мясо, он потребовал, чтобы мы дали ему раба или быка, ружье, порох, мануфактуру или раковину, а в случае нашего отказа он объявил о своем намерении препятствовать нашему дальнейшему пути. Мы ответили, что если бы даже у нас и были требуемые им вещи, то никто не имеет права облагать данью проезжих людей, которые не занимаются торговлей рабами. Слуги, посланные им с таким поручением, сказали, что когда их посылали к мамбари, то они всегда получали от них для своего господина мануфактуру и что теперь они ждут от меня того же или чего-нибудь другого взамен нее.

Мы слышали, как некоторые из этих чибокве заметили: «У них всего только пять ружей». Около полудня Нджамби собрал всех своих людей и окружил наш лагерь. Они намеревались отобрать у нас все. Мои люди схватили свои копья и встали в оборонительную позицию, в то время как молодые люди чибокве извлекли мечи и яростно размахивали ими. Некоторые даже направляли на меня ружья и кивали друг другу головой, как бы желая сказать: «Вот как мы разделаемся с ним». Я сел на свой складной стул, держа на коленях двуствольное ружье, и пригласил сесть вождя. Когда он сел передо мной на землю вместе со своими советниками, я спросил его, какое преступление мы совершили, если он должен был прийти к нам с оружием. Он ответил, что когда один из моих людей Пицане сидел утром у костра и плюнул, то часть его слюны попала на ногу одного из его людей, и он хочет, чтобы мы уплатили ему за эту провинность, предоставив ему в качестве уплаты раба, быка или ружье. Пицане подтвердил, что слюна действительно попала на ногу одного из чибокве, и в доказательство того, что это была простая случайность, он прибавил, что как раз перед этим он дал этому человеку кусок мяса, желая с ним подружиться, и что он сам своей рукой вытер слюну, когда она попала на ногу этого человека. Относительно предъявленного к нам требования дать раба я заявил, что все мы готовы скорее умереть, чем сделать рабом кого-либо из наших спутников, что мои люди могли бы так же отдать меня в рабство, как я их, потому что все мы – свободные люди. «Тогда вы можете дать ружье, которым вы убили быка». Так как до нас и теперь донеслось замечание его людей, что мы располагаем только пятью ружьями, то мы отказались. Они намеревались ограбить нас. Отдав им ружье, мы тем самым помогли бы им в этом. Они отрицали, будто бы хотят нас ограбить, и сказали, что требуют только обычной дани. Я спросил их, по какому праву они требуют уплаты за разрешение ходить по земле. Если бы мы шли по их полям и огородам, мы платили бы за это, но за хождение по земле, которой не касались их руки, мы платить не будем. Они не пытались возражать на это, потому что мои доводы вполне соответствовали их собственным идеям, и снова возвратились к преступлению, совершенному Пицане. Мои люди стали просить меня уступить и дать что-нибудь Нджамби. Спросив вождя, действительно ли он считает преступлением этот нечаянный плевок, и получив утвердительный ответ, я дал ему одну из своих рубашек. Молодые люди чибокве были этим разочарованы и, размахивая мечами, начали громко кричать, требуя большой пени. Пи-цане, чувствовавший себя виновником этого неприятного происшествия, просил меня прибавить еще чего-нибудь. Я дал нитку бус, но на этот раз запротестовали советники

Нджамби, и мне пришлось добавить еще большой носовой платок. Чем больше я им уступал, тем больше возрастали их требования, и при каждом новом требовании с их стороны их вооруженные воины поднимали крик и принимались бегать вокруг нас, махая оружием. Один молодой человек вздумал инсценировать нападение на меня сзади, но я быстро повернул дуло своего ружья ему в лицо, и он удалился. Я указал на него вождю, который велел ему уйти в сторону.

Мне не хотелось, чтобы произошло кровопролитие. Для меня не подлежало сомнению, что хотя наши противники, хорошо вооруженные мечами и ружьями, были многочисленнее нас, но я со своими макололо, опытными бойцами, мог бы прогнать вдвое большее число врагов. Тем не менее я старался избежать кровавого столкновения. Мои люди были совершенно не подготовлены к такому зрелищу, но вели себя удивительно хладнокровно.

Вождь и его советники, приняв мое предложение сесть, попали, в сущности, в ловушку, потому что мои люди спокойно окружили их и дали почувствовать, что у них не оставалось ни одного шанса уйти от копий макололо. После этого я сказал, что если их не могло удовлетворить мое предложение им одной вещи за другой, то, очевидно, они хотят вступить с нами в бой, в то время как нам необходимо только спокойно пройти через их страну, что они первые должны начать бой и понести за это ответственность; мы не вступим в бой, если они не начнут сами. Сказав это, я некоторое время сидел молча. Это были минуты