увидев или почуяв опасность, убегают с быстротой ветра и никогда не останавливаются, чтобы оглянуться. Иногда мы убиваем лучшую зебру в табуне, если у наших людей является фантазия отведать ее мяса, которое они считают «лучшим из хорошего мяса». На равнинах, поросших невысокой травой и расстилающихся между нами и рекой, спокойно пасутся или отдыхают антилопы разных пород. Часто встречаются дикие свиньи, которые бродят днем вокруг нас; но они так боязливы, что близко к себе не подпускают. Встревоженные, они поднимают свои гибкие хвосты и быстро убегают по прямой, причем их туловища остаются такими же неподвижными, как корпус железнодорожного паровоза. На расстоянии мили от пруда из леса вышли три буйволицы с телятами и прошли на равнину Стая молодых обезьян, резвившихся на опушке, заслышав громкое пение Сингелека, скрылась в глубине леса, а старые и сердитые самцы, завидев людей, послали по адресу последних ругательства, заливаясь громким и злым лаем. Мы расположились лагерем на сухом, более высоком месте; иногда приходилось перед остановкой предварительно прогонять слона.
Ночи теперь теплее и приносят почти столько же нового и интересного, как и дни. Просыпается и появляется новый мир, более многочисленный, если судить по производимому им шуму, чем дневной. Вокруг нас воют львы и гиены; иногда они подходят к нам так близко, что становится неприятно; однако они никогда не осмеливались прийти к нам. Одни неизвестные нам птицы поют сладкие песни, другие пронзительно кричат и издают резкие звуки, как будто от страха или раздражения. Ухо слышит восхитительные звуки, производимые насекомыми; например, один из них похож на гамму размеренных музыкальных ударов по наковальне (туземцы говорят, что его издают крупные жуки), другие вообще невозможно описать. Однажды мы видели, как маленький лемур скакал с ветки на ветку с ловкостью лягушки; он чирикал, как птица, и был не больше малиновки. Пресмыкающиеся, хотя их здесь и много, беспокоили нас в течение всего путешествия редко; от их укусов пострадали только два человека, да и то легко. Один из них считал, что его укусила змея, а другого ужалил скорпион.
Трава начала гореть, и воздух стал голубоватым и туманным, как в Америке во время бабьего лета. В Западной Африке его называют «дымами». Вечером пожар бушует на склонах гор на протяжении ряда миль, но ночью он потухает. Эти пожары образуют линию огненных зигзагов на фоне неба.
Ночь 6 июля мы провели на левом берегу Чонгве, которая вытекает из горной расселины справа от нас и имеет ширину в 20 ярдов. Недавно здесь поселилось небольшое племя базизулу с вождем Дуданга, пришедшее с юга. Они построили здесь деревню. Некоторые из их домов квадратные. По-видимому, с бакоа, которым принадлежит эта местность, они в хороших отношениях. Подобно другим туземцам, они возделывают хлопок, но другой породы, которой мы еще не видели в Африке, – с длинным волокном и коробочкой большего размера, чем обычно. Семена его связаны между собой, как у пернамбукского. Они принесли семена с собой с родины – с гор, которые видны в отдалении на юге и где и сейчас живут их соплеменники, богатые скотом и еще пользующиеся щитами. Этот народ утверждает, что они – дети великого верховного вождя Кваньякаромбе, о котором говорят, что он был царем всех базизулу. Географы, основываясь на информации, полученной от португальцев, знают это племя под названием моросуру, а об упомянутых горах говорят, что они были страной исторического вождя-воина Чангамира, к которому не осмеливался приблизиться ни один португалец. По слухам, базизулу должны быть храбрыми горцами. На равнине, ближе к реке, живут сидима, подобно тому как на северном берегу на высотах, на расстоянии примерно двух дней пути, живут бабимпе, а на реке или поблизости от нее – макоа. Вождь базизулу, у которых мы гостили, был гостеприимен и дружелюбен.
Через огороды прошло с громким топотом стадо буйволов и разбудило наших людей – это был подвиг, который не всегда удавался даже рычащим львам.
На другой день мы шли по верхней террасе сквозь густые и колючие джунгли. Всегда трудно путешествовать без тропы, но еще сложнее, если лес изрезан тропинками, протоптанными зверями. Здесь мы разделились. На д-ра Ливингстона, когда он наклонился, чтобы сорвать образец дикого плода морулы, набросился носорог. Как это ни странно, он остановился, когда находился от доктора на расстоянии менее своей длины, и дал ему время убежать. Когда доктор убегал, его часы зацепились за ветку и выскочили из кармана; повернувшись, чтобы схватить их, он увидел в отдалении напугавшего его носорога-самку и ее детеныша. Они все еще стояли на том же самом месте, как будто их остановила во время прыжка какая-то невидимая рука. Будучи от носорогов на расстоянии 50 ярдов и думая, что его спутники находятся непосредственно позади, д-р Ливингстон крикнул: «Эй вы там, берегись!» – и носороги бросились, громко храпя, убегать в другом направлении. До этого доктор обычно ходил без оружия, но теперь он перестал это делать.
Из джунглей донесся с одной стороны своеобразный лай. Чарльз Ливингстон обнаружил, что эти звуки издавала стая диких собак, дравшихся за останки буйвола, которого они убили и почти сожрали. У дикой собаки (Hyena venatica) большая голова и очень сильные челюсти, уши длинные, шкура черно-желтая, пятнами, кончик хвоста пушистый и белый. Они охотятся стаями и упорно преследуют раз намеченное животное, пока его не убьют. Говорят, что балала из пустыни Калахари раньше приручали их и пользовались ими для охоты. Один умный туземец в Колобенге помнил, что, будучи мальчиком, он видел стаю этих собак возвращающейся с охоты под наблюдением хозяев, которые гнали собак, как стадо коз. Для осторожности их держали в яме.
Д-р Кэрк застрелил в этот день прекрасную южноафриканскую антилопу (эланда), – это была первая антилопа этой породы, убитая нами. Она была в прекрасном состоянии и очень жирная; однако от ее мяса, которое выглядело таким соблазнительным, заболели все, кто поел его с аппетитом; особенно пострадали евшие жир. Туземцы, живущие в богатых дичью районах и хорошо знающие различные породы животных, питают предубеждение против жира эланда, пал-ла, зебры, гиппопотама и свиного. Они считают, что жир этих животных может вызвать язвы и заболевание проказой. Однако они никогда его не бросают, так как местный климат чрезвычайно усиливает потребность в животной пище.
Мы часто встречали семьи, переселявшиеся с места на место. Они, как и мы, шли вереницей. Во главе – отец и муж; он несет свой лук, стрелы, топорик и копье и почти ничего больше; за ним – его сын или сыновья, также вооруженные, но несущие и поклажу; позади сыновей – жена и дочери, несущие на головах большие тюки с домашней утварью. Встреча с нами не вызывает в них страха; не проявляют они и раболепства, столь распространенного ниже по реке, где твердо установлен институт рабства. Если нам удается убить какое-нибудь животное, мы охотно делимся мясом с этими путниками. У подножия или на ветках большого дикорастущего фигового дерева, на площади для собраний, в каждой деревне можно увидеть целую коллекцию великолепных рогов буйволов и антилоп – охотничьих трофеев. Здесь же мы видели великолепнейшие головы буйволов, с рогами, которые, описав полный круг, начинали образовывать второй. Коллекционер рогов нашел бы здесь богатую добычу.
9-го утром, миновав четыре деревни, мы позавтракали у нашего старого друга Томбаньяма. Он живет теперь на материке, предоставив поросший тростником остров, где мы его встретили первый раз, в полное распоряжение буйволов, которые пожирали его посевы и нападали на его людей. У него есть большая стая ручных голубей, а также несколько прекрасных жирных каплунов, одного из которых он преподнес нам вместе с корзиной муки. В этой части страны соль имеется в изобилии. Ее добывают обычным образом на равнине.
Мулат, партнер Секваша, с несколькими своими людьми находился неподалеку отсюда. Увидев нас, этот парень очень испугался и так дрожал во время разговора с нами, что это заметили наши макололо, а также туземцы. Его страх был вызван исключительно ощущением своей виновности; мы не сказали ничего, что могло бы его испугать, и не сделали ни одного намека на убийство; только за несколько минут до того, как снова выступить в путь, мы сказали ему, что, поскольку д-р Ливингстон был рекомендован убитому вождю, его долг – сообщить об убийстве, которого не одобрит даже португальское правительство. Он стал защищаться, говоря, что они сделали вождем того, кто имел на это право; убитый же был узурпатором. Вероятно, он испытал большое облегчение, когда мы удалились.
После полудня мы достигли одного отдаленного селения вождя Камбадзо; сам же вождь жил в деревне, находящейся на острове Ньямпунго, или Ньянгалуле, при впадении Кафуэ. Но в это время он как раз гостил в этом селении, и в честь его высочества было устроено большое празднество. Было много веселья, выпивки и плясок. Не только мужчины, но и женщины немного «переложили за воротник», но находились еще в стадии любезности и благодушия. Жена вождя, посмотрев на нас в течение нескольких секунд, крикнула другим: «И раньше приходили черные торговцы, которые называли себя базунгу, или белыми
