самоотверженности.

Так вот, чтобы исправить это досадное упущение, прошу вас позволить почтенному Тиберию носить не только имя отца, как то принято у римлян, но и имя матери. Тиберий Цезарь Август Ливиген! Звучит, а?

И старый наглец уселся на место, язвительно улыбаясь. Это была уже прямая насмешка — хлесткая, жестокая. Зал отреагировал испуганным молчанием. Только глупый Сильван сгоряча хлопнул несколько раз в ладоши, но и он быстро понял истинный смысл слов Гатерия.

После долгой напряженной паузы Тиберий снова задвигал челюстями и произнес, глядя в пол:

— Благодарю, почтенный Гатерий. Но думаю, что можно обойтись и без этого. Обещаю, скоро ты узнаешь причины моего отказа. А теперь, достойный сенат, давайте закончим на сегодня. Объявляю заседание закрытым.

Он тяжело спустился с трибуны и направился к выходу, ни на кого не глядя. Сенаторы начали вставать со скамей; они молча поправляли складки своих тог, пристальными взглядами провожая удаляющуюся фигуру Тиберия. Потом тоже стали спускаться по ступенькам и — по одному или группами — покидать помещение Юлийской курии, где сегодня было принято столько важных, поворотных в римской истории, решений.

— Ну, что? — спросила с интересом Ливия, когда Тиберий вернулся на Палатин после заседания сената. — Как прошел первый день в новой роли?

— Нормально, — буркнул Тиберий и приказал рабу принести крепкого тронтского вина.

— Ты не в духе? — проницательно заметила мать. — Неужели неприятно быть всесильным правителем?

— Что случилось с Агриппой Постумом? — угрюмо спросил Тиберий. — Откуда взялся этот приказ? А если сенат потребует установить подлинность документа, что тогда?

— Успокойся, — улыбнулась императрица. — С приказом все в порядке. Цезарь сам написал его, при мне.

— Да ну? — Тиберий с сомнением посмотрел на мать, но в дальнейшие подробности предпочел не вдаваться. Так спокойнее.

Слуги принесли вино и легкую закуску, и новый цезарь тут же осушил полный кубок.

— О чем еще шла речь на заседании? — спросила; Ливия.

Она старалась держаться непринужденно, свободно и раскованно. Еще не пришло время как следует надавить на сына. Пусть поглубже заглотит крючок. А уж потом...

— Тебе присвоили титул Августы, — нехотя сообщил Тиберий. — И назначили главной жрицей бога Августа. Надеюсь, твое тщеславие теперь удовлетворено?

— Не совсем, — краем рта усмехнулась Ливия. — А почему ты не захотел, чтобы меня именовали Матерью Отечества? Разве я не достойна этого?

«Уже все знает, — подумал Тиберий с невольным уважением. — Надо с ней держать ухо востро. Ну, ничего, дай мне только немного укрепить свое положение, и тогда я покажу, кто настоящий хозяин в Риме».

Сейчас оба они хотели, чтобы Тиберий покрепче взялся за государственный руль, но цели при этом преследовали каждый свою, а значит — конфликт в будущем был неизбежен. Ливия уже сейчас начинала это понимать, ее сыну еще предстояло сделать подобный неутешительный вывод.

— Ты достойна любого титула, матушка, — примирительно ответил он. — Но дай срок. Сейчас еще рано, а уж потом, когда мы с тобой как следует придавим этих крикунов, я. присвою тебе все звания, которые ты только пожелаешь.

— Мне нравится, когда ты так говоришь, — заметила императрица. — Это уже слова настоящего правителя. Но почему ты злишься? Что случилось?

Тиберий скрипнул зубами.

— Да этот негодяй Гатерий... Он посмел издеваться надо мной. И над тобой тоже, — добавил он поспешно, чтобы мать не очень радовалась.

— О, это пустяки, — пренебрежительно махнула рукой Ливия. — Дай им погалдеть в последний раз, пусть напоследок почувствуют себя свободными людьми. А потом поставь их на место, которое они заслуживают. На место рабов! — резко закончила Ливия и хищно усмехнулась.

Тиберий мрачно посмотрел на нее и налил себе еще вина. Сделал большой глоток.

— У меня есть к тебе просьба, сынок, — вкрадчиво сказала вдруг императрица. — Небольшая. Надеюсь, ты мне не откажешь сейчас, после того, как мы — хвала богам — восстановили наши теплые и доверительные отношения?

«Начинается, — с тоской подумал Тиберий. — Но пока надо терпеть. Доверительные отношения... еще чего! Змеям нельзя доверять, никогда. Это смерть».

— Слушаю тебя, матушка, — покорно сказал он. — Только не проси того, чего я не смогу выполнить. Ведь пока еще руки у меня связаны довольно прочно.

— Ну, это-то вполне тебе по силам, — усмехнулась Ливия. — Я прошу, всего-навсего, отдать мне сенатора Гнея Сентия Сатурнина.

— Как это — отдать? — не понял Тиберий. — Разве он мой раб или государственный преступник?

— Нет, но я ненавижу этого человека, и хочу отомстить ему. Мне просто нужно, чтобы ты мне в этом не мешал.

— Но что ты собираешься с ним сделать? И как я могу остаться в стороне? Сатурнин, все-таки, сенатор, римский гражданин...

— Это ерунда. Казнить можно и сенатора. Почему бы нам не вспомнить старый добрый закон об оскорблении величия римского народа? Он такой расплывчатый, что под него можно подвести любой проступок. В общем, предоставь это мне. Обещаю, что не буду убивать его из-за угла, это слишком примитивно. Я хочу насладиться местью сполна, и он должен почувствовать это.

— Неужели ты так его ненавидишь? — недоверчиво спросил Тиберий.

— Да, — протянула Ливия злобно. — Вот именно. Не прикидывайся, что не понимаешь меня. Ведь и тебе знакомо чувство ненависти, не так ли?

Она пристально посмотрела на Тиберия, и тот опустил глаза. Мать могла читать его мысли, и это всегда пугало и раздражало.

— Юлия... — сочувственно сказала императрица словно сама себе. — О боги, какую страшную душевную рану нанесла тебе эта женщина, если ты до сих пор не можешь думать о ней без содрогания.

— Проклятая распутница! — в бешенстве крикнул Тиберий. — Да, я ненавижу ее! Это она виновата в том, что лучшие годы моей жизни я провел в изгнании, всеми презираемый. И родосское пятно позора еще не смыто с меня.

— Так давай поменяемся, — предложила практичная Ливия. — Ты отдашь мне Сатурнина, а я тебе — Юлию. Я слышала, что в последнее время Август смягчил условия ссылки, и эта бесстыдница весьма привольно живет в Регии.

Это была ложь, но Тиберий уже не контролировал себя. Он стукнул кулаком по резному столику так, что тот раскололся надвое. Кубок упал на пол, вино разлилось по ковру.

— Нет, я не допущу этого! — крикнул он, — Она еще запомнит меня, потаскуха!

— Значит, договорились? — весело спросила Ливия. — Ну и отлично. Видишь, какая хорошая штука власть. Ты можешь делать с людьми все, что захочешь, и не нести никакой ответственности за это. Даже если совершишь преступление. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. До сих пор ты был быком, дорогой сын, но теперь с моей помощью...

За дверью послышался какой-то шум, и появился испуганный раб-номенклатор.

— Госпожа, — сказал он торопливо, — там прибыл курьер из Далмации. У него срочное донесение.

Тиберий недовольно поморщился. Ливия заметила это и ободряюще погладила сына по плечу.

— Ничего, теперь придется терпеть. Ты же повелитель Империи, а это накладывает свои обязанности. Пусть войдет, — бросила она рабу.

Тот исчез, и тут же на пороге появился молодой центурион в запыленных доспехах. Он отсалютовал, переводя взгляд с Ливии на Тиберия, но потом, все же, выбрал цезаря.

— Донесение от легата Седьмого легиона достойного Юния Блеза! — громко возвестил центурион.

— Что там, говори, — нетерпеливо бросил Тиберий. — Как чувствует себя мой сын?