теперь наслаждается раболепием этих ослов.

Сатурнин не ответил. Низкопоклонство сенаторов — лучших, как считалось, римских граждан — болью отозвалось в его сердце. Ради кого он старался, ради кого положил столько трудов? Ради этих червей? Да им самое место в рабстве. Нет, хватит. Он уходит. Пусть другие пресмыкаются перед лицемером Тиберием, а они с Либоном отыщут Лепиду и Корнелию и уедут куда-нибудь в провинцию. И будут мирно, спокойно и счастливо жить вдали от столичной грязи и интриг. Решено...

Тиберий продолжал ломать комедию, жалуясь на возраст, недостаток опыта, слабое зрение... Многим это начало надоедать, просьбы становились все тише, но наследник так вошел в роль, что, кажется, и не думал останавливаться.

— Чего доброго, он действительно откажется, — шепнул Курций Аттик Сильвану. — Ливия ни ему, ни нам этого не простит.

Он решительно поднялся с места и вскинул руку в знак того, что хочет говорить. Тиберий жестом попросил всех умолкнуть, и вскоре в зале установилась тишина.

— Мы выслушали твои аргументы, достойный Тиберий Цезарь, — громко сказал Аттик, — и обдумали их. А теперь послушай нас. Сообразуясь с волей покойного Августа, Сенат предлагает тебе верховную власть. Так вот, дай прямой ответ — принимаешь ли ты ее или нет?

Вопрос был поставлен так, что у Тиберия не оставалось возможности уклониться. Он задумчиво пожевал челюстями.

— Да, — ответил он после паузы, — принимаю, если такое ваше желание. Но с условием, что когда вам покажется, что можно уже дать отдых моей старости, вы снимете с моих плеч это ярмо.

Громовые аплодисменты приветствовали слова Тиберия. Сенаторы всячески выражали свою радость и восторг, обнимались, целовались и плакали. При виде этого фарса Гатерий тоже встал.

— Пойдем, друг, — сказал он Сатурнину. — Больше тут делать нечего.

Они двинулись было к выходу, но неожиданно дверь открылась, и в зал вбежал один из секретарей Сената.

— Почтенные отцы! — возвестил он. — Прибыл префект преторианцев Элий Сеян, чтобы по поручению императрицы Ливии сообщить вам известие государственной важности. Соблаговолите ли вы выслушать его?

— Пусть войдет, — сказал Тиберий, поднимая руку и призывая всех к спокойствию. — Мы выслушаем его.

Он знал, что Сеян был любимчиком его матери, ходили также слухи, что красавец офицер находился в более чем дружеских отношениях с его невесткой Ливиллой, но сам он почти не встречался с этим человеком и мало что мог о нем сказать.

Послышался лязг доспехов, и в курию вошел Элий Сеян. Он прекрасно смотрелся в новеньком мундире — позолоченном нагруднике с изображением орла, блестящем шлеме со страусиными перьями и пурпурном плаще, расшитом серебряными нитями.

Новый префект обнажил голову в знак почтения и замер рядом с трибуной, ожидая, когда ему разрешат говорить.

Шум в курии постепенно стих и глаза всех присутствующих обратились к Сеяну. Гатерий и Сатурнин тоже сели на свои места. Тиберий кивнул.

— Я прибыл сообщить вам, достойные отцы, — звучным голосом заговорил Сеян, — что приказ Тиберия Цезаря выполнен. Изменник и преступник Агриппа Постум казнен.

Зал словно парализовало. Никто не шевелился добрую минуту, ни один звук не нарушил тишину.

Наконец, Тиберий спохватился.

— Я не давал такого приказа! — крикнул он испуганно. — Это ошибка!

— Прости, достойный, — сказал Сеян, прижимая руку к груди и наглым взглядом скользя по лицу Тиберия. — Приказ был подписан твоим отцом, мудрым Августом, но поскольку ты являешься его преемником, то это и твой приказ. Вот почему я так сказал.

Сенаторы начали постепенно приходить в себя. Настроения среди них были самые разные. Одни были потрясены откровенным убийством несчастного молодого человека, и так наказанного жизнью. Другие хвалили мудрость Августа, который — понимая, что, пока живет Агриппа, сохраняется возможность междоусобной войны — сумел преступить через свои чувства, и в очередной раз показал пример гражданского мужества. Третьи восхищались своей собственной мудростью — как вовремя они выразили свою преданность Тиберию, а ведь был риск, да еще какой. Сатурнин, Гатерий и их сторонники расставались с последними иллюзиями. Это уже конец. Они не сомневались, что приказ отдал не Август, а Ливия, но изменить что-либо теперь было просто невозможно.

— Я лично наблюдал за исполнением приговора, — добавил Сеян. — После экзекуции труп бросили в море.

Тиберий опустил голову. Что ж, свершилось. Значит, так было угодно богам. Теперь он действительно остался единственным законным наследником. Совесть его чиста. Ладно, он примет власть и будет ею пользоваться, как считает нужным.

— Прошу тишины! — сказал он громко. — Этот вопрос считаю закрытым. Переходим к следующему.

С места поднялся консул Секст Апулей.

— Ставлю на обсуждение сената вопрос о полном обожествлении цезаря Августа, — сказал он и сел.

По залу пробежало движение. Консул сказал то, о чем думали многие, но никто пока не решался предложить.

Культ Августа — как нового полубога — был создан уже довольно давно. Эту идею подал ближайший друг цезаря Мунаций Планк. Но до сих пор божеские почести ему воздавались лишь в провинциях; в Италии и в самом Риме это было запрещено по требованию принцепса. Римляне постоянно воздвигали храмы очередным небожителям — заимствуя их у покоренных народов, изобретая новых или модифицируя старых. И вот так возникла священная троица — Рома, покровительница Вечного города, и полубоги Август и Юлий, олицетворявший Юлия Цезаря. Точно так же. как главные олимпийцы — Юпитер, Юнона и Минерва охраняли и поддерживали самих римлян, — новые божества выполняли ту же роль вне Италии, служа делу цивилизации среди варваров и диких племен.

Теперь же, когда Август скончался, вполне логичным выглядело бы полностью обожествить его и распространить культ на всю территорию Империи. Вот с этим предложением и выступил консул Секст Апулей, надеясь заслужить благосклонность Тиберия. Приятно все же иметь отцом, хоть и приемным, — бога. Пусть теперь кто-нибудь осмелится оспаривать его право на власть.

Сенаторы особенно не возражали. Им тоже польстило, что один из них — а ведь Август считался формально лишь первым среди сенаторов — засядет вместе с Юпитером и прочими бессмертными на Олимпе. Только несколько человек — и среди них старый упрямец Гатерий — попытались возражать.

— Все мы ценим и уважаем Августа, — сказал он, поднявшись, — мы глубоко благодарны ему за то, что он сделал для страны. Но, насколько мне известно, нельзя вот так просто превратить обычного человека в бога, пусть даже и очень заслуженного человека. Согласно законам, должны быть какие-то вещие знаки, подтверждающие то, что наш цезарь удостоился чести вознестись на небо. Что по этому поводу говорят жрецы? Что отметили авгуры? Что прочли по внутренностям жертв гаруспики?

Оппоненты замолчали. Никто не мог припомнить каких-нибудь явных доказательств того, что Август стал богом.

Тиберий медленно подвигал челюстями и глухо кашлянул. Его, собственно, не очень волновало, будет ли обожествлен цезарь — он не отличался религиозностью и вообще сомневался в существовании олимпийцев. Но это был первый день его правления; сейчас он покажет всем, что сумеет настоять на своем. Пусть запомнят на будущее.

— Был такой знак, — глухо сказал от — Правда, тогда никто не обратил на него внимания, но сейчас, в новой ситуации, думаю, это послужит достаточным доказательством.

Напомню, что примерно четыре месяца назад мы с Августом приносили традиционные жертвы и давали обеты на следующее пятилетие у храма Близнецов. И когда церемония закончилась, неожиданно