нет, у меня есть и другие средства. Погодите, ребята, вы еще узнаете, на что способен Никомед из Халкедона.

Но его уже никто не слушал. Фабий долгим взглядом посмотрел на Сабина, несколько секунд молчал, а потом произнес:

— Будь рядом. Скоро ты нам понадобишься.

Затем повернулся и скрылся за дверью каюты. Трибун вернулся на свое место и принялся всматриваться в море, взявшись руками за борт.

Кипящий от ярости Никомед взобрался на мостик.

— Чего стоите, сукины дети! — завопил он, перегнувшись через перила. — Отплываем! Слышали, что сказал благородный патриций?

Слова «благородный патриций» он произнес так, словно перед этим хлебнул добрый глоток прокисшего вина.

Прошло около получаса и выглянувший в дверь каюты Фабий позвал Сабина:

— Иди сюда, трибун.

Тот подчинился, прошел вдоль борта и шагнул в помещение, которое по-прежнему освещал факел на стене. Правда, теперь он сильно коптил и брызгал остатками смолы.

Цезарь сидел за столом с каменным выражением лица. Капюшон он уже откинул. Неизвестный расположился в углу на койке шкипера. Он все еще прятался от посторонних глаз.

Фабий закрыл за Сабином дверь и остался стоять за его спиной. Цезарь прокашлялся. Видно было, что ему очень трудно говорить.

— Я должен поблагодарить тебя, трибун, — произнес он сухо. — Ты — хотя, наверное, и не по собственной воле — помог мне сегодня понять одну очень важную истину и не допустил совершить грех, за который мне наверняка пришлось бы вечно мучиться в Подземном царстве Плутона.

'Никомеда благодарите, — подумал Сабин. — Если бы не он... Правда, и я должен быть ему признателен — если бы не этот донос, то охрана на Планации изрубила бы меня на кусочки. Хотя, конечно, подлость есть подлость... '

— Так вот, — продолжал Август, — сегодня я убедился в том, что усыновленный мною Агриппа Постум был осужден несправедливо. Кое-что еще нуждается в проверке, но в общем все уже ясно...

Он тяжело вздохнул, и в его старческих усталых глазах блеснула слезинка.

— Но я не верю, — вдруг визгливо вскрикнул он, — я не могу поверить, чтобы эта женщина, та, с которой мы прожили столько лет...

Теперь он обращался уже не к Сабину, а к Фабию, словно возвращаясь к какому-то прежнему разговору.

— Она неспособна на это. Просто произошла ошибка, — все повторял несчастный старик.

Сидящий в углу человек издал какой-то звук, похожий на тихий свисток. Это вернуло цезаря к действительности. Он резко повернул голову:

— А тебя пока никто не спрашивает, — заметил он с легким укором. — Ты уже рассказал все, что мог, и теперь моя очередь принимать решения. Не бойся, во второй раз я не ошибусь.

Неизвестный промолчал.

— Ладно, — вздохнул Август. — С моей женой я разберусь сам. Теперь поговорим о другом.

Он снова посмотрел на Сабина.

— Итак, трибун. Ты заслужил награду. Чего ты хочешь?

«Чтобы меня оставили в покое», — чуть не брякнул Сабин, но вовремя сдержался.

— Мой долг — служить Отечеству и тебе, цезарь, — отчеканил он по-солдатски.

— Отлично. — Август слегка улыбнулся. — Ладно, я еще подумаю, как отблагодарить тебя. А что касается службы — да, думаю, она мне понадобится.

Сабин стоял молча. Что ж, все не так плохо. Цезарь, похоже, принял ту сторону, на которой невольно очутился и сам трибун. И теперь его может ждать головокружительная карьера. Честолюбие начало брать в нем верх над скепсисом.

— Теперь — первое, что ты можешь для меня сделать, — продолжал Август. — Подойди сюда.

Сабин приблизился к столу.

Цезарь достал и развернул лист пергамента и ткнул в него скрюченный артритом палец.

— Это — мое завещание. Новое завещание, которое я составил только что. В первом, которое хранится в храме Аполлона в Риме, сказано, что после меня должен наследовать мой приемный сын Тиберий Клавдий Нерон. Теперь я изменил свою волю. Главным наследником назван Марк Агриппа Постум, и лишь потом власть могут принять Тиберий и Германик.

«Вот бы порадовался трибун Кассий Херея, — подумал Сабин. — Интересно, как он там?»

— Я хочу, — говорил дальше цезарь, — чтобы ты засвидетельствовал мою подпись на этом документе. Закон требует, чтобы было два свидетеля. Фабий уже подписал.

Сабин невольно бросил взгляд на человека в углу. А этот, что, не может?

Цезарь заметил движение головы трибуна и правильно истолковал его.

— Нет, — покачал он головой. — Этот человек не может подписывать официальные документы. Он раб.

«Раб? — удивился Сабин. — Хорошую компанию выбрал себе повелитель Империи».

— Да, — повторил Август. — Раб. Клемент...

Он повернулся к человеку в углу, и тот вдруг медленно убрал с головы капюшон плаща.

На Сабина смотрел молодой мужчина с грубоватым, словно вытесанным из гранита, лицом, широким выступающим подбородком, короткими темными жесткими волосами, крупным носом и большими черными глазами. Его кожа была смуглой и словно обветренной.

'Где я видел это лицо? — подумал трибун. — Это, или очень похожее... '

В следующую секунду он вспомнил. Когда он был еще мальчишкой, в доме его отца стоял бюст человека, которого покойный родитель очень уважал, — бюст непобедимого полководца Марка Випсания Агриппы, отца Постума. Однако, такое сходство...

— Да, — сказал Август, заметив, что Сабин с изумлением смотрит на человека в плаще. — Клемент — бывший раб Агриппы, он на два года старше. Они росли вместе в доме Випсания.

«Ну, ясно, — подумал Сабин. — Видимо, прославленный полководец одерживал победы не только на полях сражений. Впрочем, не такая уж необычная для Рима вещь, если господин затащит в свою постель смазливую рабыню из домашней прислуги. А потом получаются дети, весьма похожие на отцов. Таков и этот Клемент».

— Вижу, ты понял, в чем дело, — сказал Август. — Да, Постум и Клемент очень привязаны друг к другу, и я взял его с собой сегодня, чтобы он повидал своего хозяина, а хозяин его. Так я хоть чем-то смог порадовать своего приемного сына. Он пока вынужден был остаться на острове — я должен подготовиться к его официальной реабилитации. Ну, а потом...

Цезарь прикрыл глаза и покачал головой.

— Клемент ценный свидетель, — сказал он. — И еще очень нам пригодится, я думаю.

Сабин отвел глаза от лица раба и посмотрел на Августа.

— Итак, — произнес цезарь, подталкивая к нему пергамент. — Согласен ли ты по доброй воле и в соответствии с законами Рима подписать этот документ?

— Согласен, — ответил Сабин и поставил под текстом свою подпись.

Сам текст он даже не пытался прочесть, заметил только подпись Фабия Максима.

— Спасибо, — сказал Август и спрятал пергамент. — Теперь — второе.

Он снова полез в карман и извлек восковые таблички.

— Это письмо к Тиберию, — пояснил он. — Я хочу, чтобы ты доставил его в Рим как можно скорее. Тут я написал ему об изменившейся ситуации. Надеюсь, он поймет меня. Тиберий — честный человек, хотя его замкнутость и нелюдимость...

Цезарь прервал, не желая, видимо, посвящать посторонних в свои семейные дела.

— В общем, ты доставишь ему письмо и посмотришь, как он отреагирует. Сам я выезжаю через несколько дней и скоро буду в столице. Тиберий должен отправиться в Далмацию и принять командование Данувийской армией. Я обещал проводить его до Неаполя и сделаю это. А потом мы займемся судьбой