тянуть лямку. Они, видимо, не догадывались о двойной жизни, которую вел их товарищ. Ну, а если и подозревали что-то, то предпочитали помалкивать. Да и какое им, собственно, дело?

Покинули термы они уже вечером, когда начинало темнеть. Решили зайти в публичный дом старой Лукреции в Аполлинском квартале. Это было приличное заведение и пользовалось хорошей репутацией среди офицеров гвардии — клиентов там не обворовывали и не награждали постыдными болезнями, которые полтора века назад притащила с собой в до того здоровый Рим победоносная армия Сципиона, вернувшаяся из Карфагена после третьей Пунической войны.

На мягком ложе в уютной комнатке Сеян долго с удовольствием мял роскошные груди пышнотелой сирийки, прижимаясь к ее горячему животу и бедрам. Из-за стены доносилось веселое женское повизгивание и звон кубков.

Девочки Лукреции — прошедшие стажировку в лучших школах Востока — знали свое дело, и уходили преторианцы, полностью удовлетворенные и приятно расслабленные. Один Кальпурний Сервилий презрительно фыркал — он предпочитал мальчиков, но их Лукреция не держала, блюдя, как она говорила, «здоровый римский дух».

Затем компания направилась в кабачок «Палладиум» на виа Лабикана, где до полуночи хлестала пенистое фалернское и распевала грубые солдатские песенки. Закусывали жареным кабаном, орехами и фруктами.

Когда они выбрались, наконец, на свежий воздух, на улицах людей уже почти не было. Мимо них проследовал патруль вигилов — недавно организованной Августом службы, люди из которой первоначально должны были заниматься тушением пожаров. Однако вскоре к ним перешли и полицейские функции — ведь ни три когорты городских стражников, подвластных префекту Рима, ни тем более преторианцы не горели особым желанием вылавливать по ночам на темных улицах хулиганов, пьяниц и прочий сброд. Вигилы же — набиравшиеся из бедняков и получавшие неплохое жалование — охотно этим занимались. Их деятельность оказалась настолько эффективной, что сенат специальным постановлением выразил Августу благодарность за заботу о жизни и имуществе граждан столицы.

По примеру Рима такие же патрули стали формировать и в других городах Италии.

Проводив презрительными взглядами охранников общественного порядка, офицеры претория задумались, что же делать дальше. Макрон предложил пойти к нему на квартиру и сыграть пару партий в кости. Все с энтузиазмом приняли это приглашение, однако Сеян отказался. Он чувствовал себя довольно утомленным, поскольку отвык уже от подобного времяпрепровождения. К тому же, интуиция подсказывала ему, что Ливия скоро опять что-нибудь придумает, и он никак не хотел прогневить императрицу, заставив ее ждать.

Попрощавшись с друзьями, Сеян направился домой; дом этот оставил ему недавно скончавшийся отец, разбогатевший в последние годы жизни благодаря покровительству влиятельного сенатора из рода Элиев. Именно его имя — в знак благодарности и по принятому обычаю — носил теперь Сеян. По отцу он назывался бы Сей Страбон — тьфу, какая плебейщина!

Интуиция не подвела Сеяна: на пороге комнаты появился старый Гедеон.

— Господин, — прошамкал он, — там какой-то человек принес тебе письмо.

— Пусть войдет, — коротко бросил Сеян, поворачиваясь и резким движением отбрасывая волосы со лба.

Вошел молодой парень в греческой хламиде. Он чуть поклонился, приветствуя хозяина дома, и протянул руку с восковыми табличками, скрепленными печатью.

Сеян узнал одного из вольноотпущенников Линю, пользовавшегося полным доверием императрицы.

— Ответ нужен? — спросил он.

— Нет, господин, — покачал головой грек.

— Хорошо, можешь идти.

Парень еще раз поклонился и исчез. Гедеон последовал за ним, шаркая ногами.

Сеян осмотрел таблички. Печать на них не была ни цезарской, ни личной печатью Ливии, которой она скрепляла свою частную корреспонденцию. На воске красовался оттиск головы Юпитера — Сеян знал, что этим перстнем императрица помечает лишь повседневные документы, касавшиеся мелких финансовых сделок.

Сеян задумчиво хмыкнул. Это могло означать одно из двух — или в письме действительно нет ничего важного, и — попади вдруг в чужие руки — оно не могло бы никак скомпрометировать ни отправителя, ни адресата, или же наоборот — тут какие-то особые сведения явно незаконного характера. В таком случае — если бы послание попало на глаза нежелательным людям, хитрая старуха могла бы с легкостью от всего отпереться: ничего я не писала, да ведь перстень мог стянуть кто угодно — любой раб, любой случайный посетитель. Он же валяется на виду и все об этом знают.

«Скорее — второе, — подумал Сеян. — Вряд ли бы она стала справляться о моем здоровье посреди ночи. А если так — меня ждет интересная работа».

Он сломал печать и раскрыл таблички. Потом придвинул светильник и погрузился в чтение.

«Приветствую тебя, мой верный Элий, — писала Ливия своим каллиграфическим почерком. — Надеюсь, ты хорошо отдохнул за эти дни и готов теперь к новым свершениям. Я же знаю, с какой страстью ты отдаешься нашему делу и очень ценю твое рвение. Хочу повторить еще раз — награда тебя не минует и будет она действительно достойной твоих заслуг».

«Хорошее начало, — удовлетворенно хмыкнул Сеян. — Но если она уже дважды вспоминает о награде, значит, от меня потребуется что-то особенное. Ладно, нам не привыкать».

Он читал дальше.

'Как ты понимаешь, положение наше сейчас довольно сложное, хотя далеко не катастрофическое. Очень жаль, что нам не удалось удержать Германика в неведении относительно Постума. Старый негодяй- сенатор сорвал наши планы.

Да, теперь я могу назвать тебе его имя, которое до сих пор держала в тайне. Это Гней Сентий Сатурнин, ты его, конечно, знаешь. Он просто ненавидит меня и, должна признаться, не без повода. Но об этом в другой раз.

Итак, давай проанализируем наше положение на сегодняшний день. Германик или уверен совершенно (уж я знаю, как умеет убеждать старая лиса Сатурнин), или склонен подозревать, что с Агриппой поступили несправедливо, лишив его законного права на наследство. Что он предпримет?

Мы уже знаем, что он предпринял. Он написал Августу письмо, где со свойственной моему внуку прямотой потребовал провести дополнительное расследование и наказать виновных. Привел также несколько доказательств — несомненно, полученных от Сатурнина — что бедняга Постум стал жертвой низкой интриги.

Что ж, интрига, конечно, была, но называть ее низкой я бы не стала — интересы государства прежде всего.

Далее, что станет делать Август? Он очень любит и ценит Германика, и слова моего внука обязательно посеяли бы в его сердце сомнения, если бы... если бы не ты, милый Элий. К счастью, тебе удалось перехватить опасное письмо.

Однако нет никакой гарантии, что Германик не напишет снова или что он не отправил одновременно двух курьеров, а ты об этом не знал — я же понимаю, ты тоже не всесилен.

Короче, мы должны считаться с вероятностью, что цезарь захочет пересмотреть свое завещание, и вернуть Постуму его права. А это оставит не у дел моего сына Тиберия. Подумать только, сколько я уже сделала для того, чтобы обеспечить его властью, и сколько еще готова сделать, и вдруг может оказаться, что это все напрасно! Мы не можем этого допустить.

Что ж, признаюсь, у меня есть уже один план, который я собираюсь осуществить в ближайшее время. Это очень эффективный, хотя и рискованный ход, но я верю, что боги помогут мне — ведь я действую в высших интересах Рима'.

«Старая лицемерка, — подумал Сеян с неудовольствием. — Уж не кривлялась бы. Хотя... кто его знает? Может, она действительно видит дальше, чем я и другие? Цель оправдывает средства — вот девиз, которым всегда руководствовалась Ливия, и надо признать, что Августу в государственных делах было бы туго без помощи мудрой и предусмотрительной жены. Правда, ей пришлось отправить на тот свет нескольких