Ему повезло — буквально за первым же углом он наткнулся на отряд преторианцев, сопровождавший двух закутанных в плащи мужчин. Август и Фабий Максим совершали обычную прогулку перед сном.

Взволнованный грек тут же выложил им все о Сабине, подчеркнув, что считает своим долгом... невзирая ни на что... готов верой и правдой служить...

Его выслушали молча, потом один из мужчин в плащах сказал что-то другому на ухо и тот решительно махнул рукой:

— Веди на корабль.

Никомед с радостью бросился показывать дорогу. Цезаря он не узнал, но патрицианские манеры Фабия Максима произвели на него самое благоприятное впечатление.

«Да, это явно кто-то из высших чиновников, — решил грек. — Такой за столь ценную услугу может облагодетельствовать бедного моряка».

Никомед совершенно не опасался теперь гнева Сабина — с целым-то отрядом преторианцев за спиной. А вот сейчас мы тебя...

Вопреки его ожиданиям, однако, трибуна не арестовали, а отвели в каюту. Вскоре оттуда вышел Фабий и увел солдат. Шкипер почувствовал легкое беспокойство. Вскоре патриций вернулся в сопровождении еще одного человека. Тот кутался в плащ еще более тщательно, чем цезарь.

Фабий приказал Никомеду готовиться к отплытию.

— Куда? — опешил грек.

— На Планацию, — коротко ответил сенатор.

А когда шкипер изумленно открыл рот, лихорадочно соображая, не свалял ли он, часом, дурака, поспешив с доносом, ткнул ему в лицо пропуск, подписанный цезарем.

Никомед немного успокоился и принялся отдавать команды. Странный народ эти патриции, но тут, по крайней мере, все законно — есть надлежащий документ, а значит, ему ничто не угрожает. Ой, да пусть уже сами разбираются, у бедного шкипера и своих забот хватает.

Окончательно он успокоился, когда Фабий вручил ему несколько золотых монет и пообещал дать еще, если он того заслужит. Так что теперь у Никомеда было только одно желание — оправдать доверие столь высокого лица, что несомненно будет способствовать улучшению финансового положения уроженца Халкедона.

Вот почему «Золотая стрела» быстро развернулась и двинулась в восточном направлении. Шли пока на веслах — ветра не было; но шкипер надеялся, что за Ильвой бог Эол вспомнит о своих обязанностях, и можно будет поставить хотя бы грот. Время — деньги. Он ведь и так выбьется из графика с этими незапланированными поездками. А хозяину это явно не понравится, тем белее, что Никомед отнюдь не собирался делиться с ним полученными от Фабия деньгами.

Цезарь остался в каюте капитана; человек, которого привел Фабий, тоже спустился туда. Сам патриций находился на палубе — вместе с Сабином они стояли у борта. Корникс, умоляя богов надоумить его хозяина не лезть больше во всякие подозрительные дела, расположился на корме, наблюдая за действиями рулевого и время от времени поплевывая в воду.

Было тихо, лишь судно с легким шипением резало волны, ритмично поднимались и опускались весла в руках опытных рабов, негромко скрипели снасти, да иногда раздавался ворчливый голос Никомеда, подгоняющего кого-то из матросов.

На небе игриво перемигивались яркие звезды, за кормой оставались немногочисленные огоньки Пьомбино, а прямо по курсу уже вырастала темная громада острова Ильва, от которого до Планации было рукой подать.

Сабин и Фабий долго стояли молча, всматриваясь вдаль и думая каждый о своем.

— Когда ты принял письмо? И где? — спросил вдруг сенатор.

Сабин ответил, рассказал со всеми подробностями. Фабий кивнул и опять замолчал.

Плескалась вода за бортом, глухо звучали голоса матросов, скрипели уключины. Рабы старательно налегали на весла, горячо молясь, чтобы боги, наконец, послали попутный ветер и избавили их от каторжного труда.

Эол услышал их — ведь богам все равно, молится ли знатный патриций или жалкий раб, лишь бы искренне молился.

— Ставить парус! — крикнул Никомед с мостика. — Шевелись, бездельники!

Матросы засуетились: некоторые принялись разматывать льняное полотно, другие подтягивали снасти, один полез на мачту.

Сабин и Фабий наблюдали за этим оживлением.

— Теперь пойдем быстрее, — с видом опытного моряка произнес трибун. — Этот проклятый грек, конечно, большая сволочь, но дело свое знает.

Сенатор усмехнулся.

— Думаю, тебе не стоит обижаться на него, — сказал он. — Наоборот, видишь как все удачно получилось? Клянусь Фортуной, ты счастливчик, Гай Валерий.

— Да уж, — буркнул Сабин. — Что-то пока мне не очень весело и, честно говоря, я несколько опасаюсь за свое будущее.

— Ничего, — успокоил его сенатор. — Думаю, все будет хорошо. Во всяком случае, лучше, чем ты думаешь. Поверь, я сам от души надеюсь на благополучное окончание этой истории. А что тебе повезло — это точно. Если бы ты сам поплыл на Планацию и там тебя заметила стража — а она бы заметила, можешь мне поверить — с тобой вообще никто не стал бы разговаривать. Продырявили бы копьями, и все. Такой у них приказ.

Сабин нахмурился. Что ж, вполне может быть. Уж, конечно, Агриппу Постума стерегут не так, как мелкого воришку, пойманного на краже кур.

Парус, тем временем, взвился вверх, затрепетал и захлопал на ветру, потом натянулся. Судно несколько раз дернулось и плавно двинулось дальше. Послышалась команда гортатора, рабы убрали весла — больше в них не было необходимости.

Оставив Ильву по левому борту, «Золотая стрела» взяла курс на Планацию. Впереди было еще около двух часов пути.

Действительно, охрана на острове бдительно несла свою службу. Не успело судно войти в небольшую естественную бухту и приблизиться к берегу, как там появились несколько темных человеческих фигур и громкий голос спросил:

— Кто такие? Тут запрещено приставать.

— По приказу цезаря Августа, — крикнул в ответ Фабий, перегнувшись через борт. — Нам нужно повидать Марка Агриппу Постума.

— Пропуск есть? — осведомился голос уже не так сурово.

— Есть.

Люди на берегу успокоились и молча ждали, пока «Золотая стрела» пришвартуется, матросы опустят трап и нежданные визитеры сойдут на сушу.

— Ты останешься здесь, — бросил Фабий Сабину, направляясь к каюте. — Следи за своим греком, чтобы он не вздумал удрать.

Трибун кивнул, с удовлетворением представив себе, как он сейчас побеседует с подлым Никомедом на предмет взаимного доверия.

На палубе появились двое мужчин в плащах. Фабий Максим поддержал одного из них под руку и помог сойти по трапу. Второй следовал за мим на некотором расстоянии.

«Кто это такой, интересно? — подумал Сабин. — Хотя, мне-то какое дело? Это уже проблемы цезаря».

Трое спустились на землю, коротко переговорили с людьми на берегу, потом они все вместе двинулись вглубь острова, где мерцал слабый огонек.

Сабин зевнул и огляделся. Матросы расселись на палубе, чтобы немого передохнуть. Рулевой закрепил румпель и тоже устроился у борта. На носу послышался плеск — кто-то бросил якорь. Корникс мирно спал, положив голову на бухту каната.

А вот Никомеда нигде не было видно. Наверное, он понял, что остаться сейчас один на один с трибуном будет для него небезопасно.