выступления против Тиберия и Ливии.

Его деятельная натура не выносила ожидания; он горел желанием как можно скорее покончить с неизвестностью и разрешить династический спор в свою пользу. Однако Агриппа понимал, что сил у него явно недостаточно, а потому вынужден был набраться терпения и ждать подходящего момента. Об этом же просили его и морские офицеры, из которых теперь состоял его штаб.

Постум много внимания уделял своей «армии» — лично проводил учения, сам показывал, как надо обращаться с оружием. Но семена его стараний падали на неблагоприятную почву. Значительную часть его сторонников составляли малонадежные и привыкшие к вольнице люди; думали они не о том, как превратиться в настоящих солдат, а как бы скорее добраться до ближайшего кабака или потрясти купцов на большой дороге.

А моряки — хотя и более дисциплинированные — привыкли сражаться на воде, и тоже не проявляли особого рвения в деле познания премудростей сухопутного боя.

Постум отдавал себе отчет, что с таким войском он не выстоит против преторианцев, и жестоко страдал от вынужденного бездействия. Он ждал известий от Германика; если тот открыто поддержит своего шурина, то тут уж все станет ясно и можно будет смело скомандовать своим людям: вперед, на Рим!

Было уже около полудня; Постум и его офицеры из экипажей мизенских трирем сидели в триклинии большого дома на набережной, в котором Агриппа устроил свою ставку. Они только что перекусили и теперь оживленно обсуждали ситуацию и свои перспективы за чашей вина. Атмосфера была приподнятая, дружеская. Все надеялись на лучшее и верили в помощь богов. Все-таки они сражались за правое дело.

— Выпьем за победу, друзья! — воскликнул Постум, поднимая кубок. — Чтобы она пришла поскорее!

— Помоги нам Марс и Виктория! — подхватили моряки.

Забулькало вино.

— Теперь выпьем за Агриппу Постума, — предложил Секст Курион, капитан одной из трирем. — За нашего цезаря!

Под оглушительные приветственные крики это было сделано.

В зал вошел слуга, неслышно приблизился к Постуму и что-то шепнул ему на ухо. Агриппа нахмурился, секунду раздумывал, но потом кивнул и поднялся с ложа.

— Секст, — обратился он к Куриону, — пойдем со мной. Я хочу спросить твоего совета. А вы, друзья, отдыхайте! — сказал он остальным гостям. — Мы скоро вернемся.

Они вышли в соседнюю комнату, в дверях которой дежурили двое матросов с мечами у пояса.

— Что такое? — спросил Постум у слуги.

— К тебе рвется какой-то человек, господин, — ответил раб. — Говорит, что прибыл из Рима и привез важные известия. Впустить его?

— Впускай, — махнул рукой Постум и уселся на стул.

Курион расположился рядом.

Дверь открылась, и в комнату вошел... Никомед.

Но сейчас Агриппа вряд ли узнал бы человека, который был шкипером «Золотой стрелы», хотя и видел его тогда, в памятную ночь визита Августа на Планацию.

Дело в том, что, когда после неудавшегося ареста грек предстал перед Ливией, императрица чуть собственноручно не отрезала ему голову. Подумать только, опять провал! Что ни поручи этому проходимцу, он все испортит.

Напрасно Никомед клялся и божился, что он не виноват, напрасно обвинял в беспечности Эвдема и его людей, Ливия впала в страшный гнев и ничего не хотела слушать.

Но затем, немного успокоившись (а грек уже мысленно простился с жизнью), резко заявила, что предоставляет ему последнюю возможность реабилитироваться. Если опять неудача, то...

Никомеду все было ясно без слов. Он покорно кивнул:

— Приказывай, госпожа. Я готов. Ты же знаешь, я всем сердцем предан тебе...

Императрица прервала его излияния взмахом руки и изложила очередное задание. Никомед пришел в ужас. От него требовалось ни больше, ни меньше, как отправиться в Остию, повидать Агриппу Постума и заманить его в ловушку. Задание, при выполнении которого смерть будет угрожать бедному халкедонцу практически каждую минуту.

Он чуть было сгоряча не отказался, но потом только слабо прошептал:

— Слушаюсь, госпожа. Располагай моей жалкой жизнью, как считаешь нужным.

Ливия чуть усмехнулась одними губами.

— Чего ты скис? Тебя ведь еще не хоронят. Не беспокойся, я все продумала и организовала безупречно. О награде и говорить не буду — в случае успеха ты станешь настоящим богачом. Так что, соберись и хоть раз оправдай мое доверие.

Из дальнейшего разговора Никомеду стало ясно, что ему предстоит прибыть в ставку Постума, назваться там делегатом от римских ремесленников и торговцев и уверить молодого Агриппу, что те только и ждут его прибытия в столицу. В подтверждение этих слов Ливия снабдила его несколькими письмами. Часть из них была мастерски подделана в канцелярии императрицы, а остальные оказались подлинными: Ливия вызвала к себе нескольких зажиточных граждан, пользовавшихся авторитетом в городе, и предложила им — в интересах государства — написать Постуму письма с призывом прибыть в Рим.

Те недолго колебались. Они поняли, что императрица ведет какую-то игру, но не стали допытываться, какую именно. Ведь они и сами начали уже всерьез опасаться, что если неуправляемая «армия» Агриппы войдет в город, то многим уважаемым и богатым людям не поздоровится — бандиты и разбойники под любым предлогом разграбят их имущество и дома.

Короче, они выполнили настоятельную просьбу Ливии и удалились, стараясь больше не думать об этом. А Никомед поспешно сбрил бороду, перекрасил волосы, уселся в карруку и помчался по Остийской дороге.

Так он очутился в ставке Постума и был допущен к самому Агриппе.

— Ну, что там у тебя? — нетерпеливо бросил тот, когда грек вошел в комнату, волоча с собой объемистую кожаную сумку.

— А его обыскали? — спохватился Курион.

— Да, трибун, — ответил слуга. — Оружия нет, одни письма.

Курион удовлетворенно кивнул. Тут следовало соблюдать осторожность — ведь Ливия вполне могла и убийц подослать.

— Господин, — торжественно возвестил Никомед (свою речь он репетировал всю дорогу), — я пришел к тебе как посланец от римских граждан! Мы все ждем, когда ты придешь и освободишь нас от когтей тирана! Мы, как один человек...

— Подожди, — перебил Постум. — Говори толком. Эту трескотню оставь для других.

— Вот! — воскликнул Никомед и бросил к ногам Агриппы свою сумку. — Лучшие люди города шлют тебе свои поздравления и умоляют прибыть в столицу, дабы поддержать их морально в великом деле борьбы за справедливость...

— Перестань! — рявкнул Курион. — Тебе же сказали: говори по существу.

Никомед, очень довольный тем, что его никто не распознал и, кажется, ни в чем не подозревает, набрал в грудь побольше воздуха и заговорил:

— Господин, я и многие мои товарищи — уважаемые люди Рима — готовы поддержать твое справедливое дело. Мы готовы всеми силами и средствами помочь тебе. Вот, посмотри, — он показал рукой на сумку. — Там письма от твоих верных подданных.

Никомед вытряхнул на пол кучу пергаментных свитков и навощенных дощечек и стал перебирать их, громко комментируя:

— Это от мясников с Форума Боариума, это — от ювелиров из Аргентарского квартала, вот пишет староста торговцев керамикой, вот глава цеха оружейников...

— А почему эти в высшей степени достойные люди сами не приехали сюда? — подозрительно спросил Курион.

Агриппа пока молчал, пребывая в состоянии эйфории от такого пылкого выражения народной любви. Он