Обросимова. Отзывы о ней хорошие, замужем не была, в рядах заговорщиков против российской армии не числится, потому просит поручика разрешить ему жениться. Сам Феофан Томилов в силу неграмотности написать рапорт не смог, и от его имени сделал это кирасир Федор Лебедев, в чем собственноручно расписался. Мюнхгаузен ставит резолюцию: «Жениться разрешаю». 21 августа Мюнхгаузен аттестует кирасира Петра Бомаршева: мол, в прежней должности служить не способен ввиду почтенного возраста, но может быть унтер-офицером в драгунском полку, за что он, поручик, и хлопочет.
Барон Мюнхгаузен при случае мог проявить свой непреклонный немецкий характер. В течение 20 дней у него в подразделении находились прикомандированные кирасир Нелюбов и корнет Греков. На их лошадей было потрачено овса половина четверика и сена 9 пудов и 38 фунтов. Поручик в рапорте от 20 ноября 1741 года просит прислать фураж или же выделить средства для закупки его в рижском магазине. «Нежели оный фураж возвращен не будет, то впредь приезжающим из полка без фуража, хотя и взаимообразно, без ордеру давать не буду».
Известно, что в отставку он ушел в 1750 году в чине ротмистра и вернулся в родные края. Всю оставшуюся жизнь барон прожил в своем имении под Ганновером. В 70-летнем возрасте, когда умерла его жена, Мюнхгаузен женился вторично, но брак оказался неудачным. Крайне отрицательно отнесся барон к литературному опыту Р.Э. Распэ «Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и веселые приключения барона фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей». «Действительность была гораздо интересней», – признавался друзьям бывший российский офицер.
Прямой потомок барона – Карл Мюнхгаузен – в настоящее время живет в Калининграде.
Трагедия Балакирева, или шуты и шутихи в русской истории[25]
Шуты в России, тем более при царских дворах – люди особые. Многие из них, как свидетельствует история, были личностями запоминающимися, самобытными, и рассказы о них надолго сохранились в памяти народной. Одно из первых упоминаний о русских шутах относится к 1068 году в «Повести временных лет», где, между прочим, говорилось: «Видим… игрища утоптанные, с такими толпами людей на них, что они давят друг друга… а церкви стоят пусты».
Русский шут был главной фигурой на фоне плясунов, фокусников, акробатов и ученых медведей. При этом основным качеством шута было не столько умение балагурить и шутить, сколько обескураживать и высмеивать злое и лживое, что особенно ценилось в русском народе. Он одинаково должен быть уметь и шутить с толпой, и отшучиваться от царя. По не писанному закону царь шутов не наказывал строго («Шут с ним, что с него взять!»). Поэтому те, будучи «в образе», могли передразнить, посмеяться и быть довольно смелыми даже с коронованными особами. Сложнее было шуту с царским окружением, царедворцами, себялюбцами, чванливыми, спесивыми и злопамятными боярами и знатными дворянами. Веселя других, шут всегда должен был помнить пословицу: «Не шути над тем шуток, кто на каждое слово чуток». (Это, впрочем, остается справедливым и по сию пору.)
Любопытно, что поговорка «По усам текло, а в рот не попало!» обязана своим происхождением именно шутам. Дело в том, что во время застолий шуты, все время побуждающие гостей к смеху, создающие веселье, часто за свои остроты принимали на себя выплеснутое из кубков и бокалов вино от осмеянных, рассерженных и обиженных. Неудивительно, что к разгару веселья некоторые шуты становились насквозь мокрыми. А потом, рассказывая о царском пире, они с полным основанием могли сказать: «И я там был, мед, пиво пил, по усам текло, а в рот не попало!» Несомненно, шуты подарили народу и множество других прибауток, потешек, скороговорок и загадок.
С давних времен на святках и масленицу шуты обматывались густой гороховой соломой и одевали какую-нибудь маску, называемую «харей» (от греч. «харея» – голова). Часто шуты водили за собой медведя или козу и были особенно желанны на свадьбах и других народных праздниках. От гороховой соломы пошло и известное народное прозвище «шут гороховый».
У русских царей было много шутов, но достоверных сведений о них сохранилось мало.
Итак, известно, что у царя Ивана Грозного в 1569 году при дворе появился шут Осип Гвоздь. Он был средним сыном князя Приимкова-Ростовского и славился в народе соленым остроумием и веселым нравом, за что и получил прозвище «Гвоздь». Иван Грозный оценил его талант по-своему, приказав быть шутом. Вместе с указом, запрещающим носить оружие, Осипу вручили колпак с нашитыми на него ослиными ушами и серебряными бубенцами. Когда царь из загородного дворца въезжал в Москву в сопровождении трехсот стрельцов, впереди на огромном быке и в золотых одеждах ехал шут Осип Гвоздь. Но в этом звании он пробыл недолго.
Перед иноземными послами, захмелев, Иван Грозный иногда начинал хвалиться, что его род Рюриковичей якобы ведет начало от Августа-кесаря, Римского императора. Возможно, неосторожная шутка по части столь сомнительного родства и ввела в неправедный гнев царя. Существует документальное свидетельство толмача (переводчика) Альберта Шлихтинга, уроженца Померании, взятого в плен у крепости Озерище, который семь лет находился при Иване Грозном и подробно описал ужасную сцену убийства царем своего шута.
«У тирана было два родных брата Гвоздевы. Один из них был начальником при дворе, другой же часто имел обычай потешаться и шутить за царским столом… Однажды, когда он особенно прибегал к шуткам, тиран велел ему отойти от стола и тем временем приказал принести кипящие щи. Затем тиран велел его позвать и подойти поближе. Как только тот подошел и склонил голову (в поклоне), тиран опрокинул ему на голову эти кипящие щи с капустой. Тот закричал от боли: «Помилуй ради бога, величайший царь!» и побежал от стола, но тиран, выхватив нож, догнал Гвоздева, схватил за руку и вонзил в него свой нож. От полученной раны тот упал. Его подхватили и вынесли на двор.
Тиран вскоре стал раскаиваться в своем поступке… и позвал врача, велев заняться врачеванием. Однако врач нашел его уже мертвым. Вернувшись, на вопрос царя он ответил: «Бог лишь единожды вкладывает в человека душу, и коль она его покинула, то никому не дано призвать ее обратно». Тиран, досадливо махнув рукою, проговорил: «Так пусть дьявол приберет его, раз он не пожелал ожить!»»
На смену Осипу Гвоздю пришли шуты братья Прозоровские, которые забавляли царя тем, что устраивали потасовку с огромным медведем. Причем медведь, вероятно хорошо обученный этому, как бы защищая одного из братьев, боролся, стоя на задних лапах, кусался не сильно, но в клочья рвал одежды на другом. Затем «суд» из бояр или гостей под хохот царя и присутствующих присуждал медведю победу…
Любопытно, что выражение «шиворот-навыворот» своим происхождением обязано царю Ивану Грозному и придумано им самим.
Желая подвергнуть позору кого-либо из провинившихся перед ним бояр, царь, стукнув кулаком по столу, приказывал опричникам: «Геть ослушнику шиворот-навыворот!» Несколько сильных рук хватали боярина за ворот одежды и быстрым рывком выворачивали ее наизнанку («шиворот-навыворот») и под гиканье и смех вновь надевали на голое тело несчастного. Затем опозоренного боярина сажали на хромую лошадь лицом к хвосту и в таком виде возили по Москве. Не поэтому ли всегда боялись позора и бесчестия русские люди больше смерти?
Шло время. Менялись цари, менялись шуты, менялись нравы. Русский царь Алексей Михайлович весьма благоволил к своему шуту Ивану Андреевичу Жировому-Засекину, которого в 1676 году даже возвел в
