«верным другом» стал Меншиков.

Трагедия Петра была тем более велика, что жить ему осталось лишь несколько месяцев, а наследник еще не был назван, завещание не написано… Скоро Петр почувствовал сильное недомогание. Вызванный лейб-медик Блументрост был крайне обеспокоен. Петра рвало желчью, руки и ноги посинели, временами он корчился от болей. Петра соборовали. 22 января поставили алтарь у спальни. Когда Петр позвал принцессу Анну, ее искали больше часа, хотя она находилась во дворце. Петр умирал, и около него не было никого, кто бы положил на голову компресс, смочил водой потрескавшиеся пересохшие губы, вытер бы обильный пот…

26 января, следуя древнему обычаю, выпустили из тюрем всех колодников. 27 января Петр скончался. Около него лежала грифельная доска с недописанным завещанием: «Оставить все…»

Для многих придворных, знакомых с последними событиями, было слишком очевидно, что для Екатерины и Меншикова смерть царя произошла весьма кстати. В народе же от вести о смерти Петра «такой учинился вой, крик, вопль слезный, что… воистину такого ужаса народного… николи не видали и не слыхали!»

Через сорок суток, 8 марта, состоялось погребение. Великой болью отозвались в сердцах людских слова Феофана Прокоповича, сказанные под гулкими сводами Петропавловского собора над гробом Петра: «Россияне, что делаем, кого хороним? Петра Великого хороним!»

Едва кончился официальный траур, во дворце Екатерины начались нескончаемые увеселения и «машкерады». Сев на российский престол, с помощью Меншикова, Екатерина самоустранилась от государственных дел, равнодушно взирая на начавшуюся борьбу между П.А. Толстым, А.М. Девиером, А.И. Остерманом и другими из вновь созданного Верховного совета с всемогущим Меншиковым во главе.

Однако она не забыла о шуте Балакиреве и сразу послала с нарочным указ об его освобождении и возвращении ко двору. Изрядно помятый при розыске в Тайной канцелярии, Балакирев поседел. Вывороченные на дыбе суставы немилосердно ныли. Шутить теперь стал с оглядкой и тщательно избегал встреч с Меншиковым.

Скоро Екатерина занемогла. Балакирев видел, как торопился Меншиков расправиться со своими противниками, желавшими посадить на престол российский одну из дочерей Петра, а не внука, справедливо опасавшийся, что в будущем он отомстит за смерть отца – царевича Алексея. Меншиков, как всегда, снедаемый непомерным тщеславием, предчувствуя скорую кончину Екатерины, решился на невероятную авантюру. Он решил обеспечить престол Петру II, женить его на своей дочери и тем самым навсегда породниться с царской династией. И пусть потомки знают, как московский бойкий мальчишка, продавец горячих пирожков, смог вознестись столь высоко (хотя так и не одолел грамоты!).

На глазах Балакирева разыгралась драма, какую не увидишь и в дурном сне. Графа Петра Андреевича Толстого, чью умную голову так высоко ценил Петр, Меншиков сослал на Соловки вместе с сыном и сгноил в тюрьме, предварительно лишив всех чинов и званий. Графа Антона Мануиловича Девиера, женатого на его родной сестре Анне, несмотря на ее слезы и стенания, отправил в Сибирь, в Тобольск. Позже выслал и ее с четырьмя детьми. Расправился и с другими «верховниками».

Балакирев долго помнил субботний день, пасмурный и ветреный, 6 мая 1727 года, первую половину дня Учрежденный суд слушал в полном составе «экстракты», неуклюже перечисляющие надуманные вины подсудимых. В третьем часу подписали «сентенции», затем поехали к умирающей императрице на доклад, непрестанно подгоняемые Меншиковым. Слабеющей рукой Екатерина в постели подписала подсунутый ей Меншиковым указ, а в 9-м часу вечера она неожиданно скоропостижно скончалась. Во дворце началась суматоха. Меншиков же был занят отправкой только что осужденных «в ссылку за караулом в указанные места». Знать бы ему, что впереди его ждет судьба еще более горькая!

В 1739 году, в конце царствования Анны Иоанновны, Ивану Балакиреву было сорок лет, но шутки его заметно потеряли дерзость и остроту. Видимо, он не забывал о застенке и о вывороченных суставах. Они стали добродушны и незлобивы.

Анна Иоанновна, обладая «мужским ударом», неплохо играла в биллиард, входивший тогда в моду, и обожала игру в карты. Еще она любила стрелять из мушкетов прямо из окон дворца по голубям, воронам и галкам.

Вечерами, изнывая от безделья, императрица приглашала сановников побогаче перекинуться в картишки. Игра шла на перстни, приглянувшиеся ей, на золотишко. Играли до поздней ночи при многих свечах…

Однажды, будучи в хорошем настроении, императрица предложила сыграть партию в винт и Балакиреву. Иван тотчас охотно согласился, но поставил условие, что будет играть только «на интерес», ибо ему, как солдату, не положено иметь при себе золото и бриллианты.

За карточный столик приглашены были еще два партнера, и Балакирев объяснил новые правила карточной игры. Проигравший партию должен был снять с себя какую-нибудь деталь одежды: камзол, парик, пряжки, башмаки и т.д. Императрице разрешалось, на ее усмотрение, либо откупаться содержимым ее кошелька, либо лентой, табакеркой и т.п.

Игра началась. Балакирев оказался неплохим игроком, и скоро оба приглашенных за столик сановника остались в нижнем белье и даже без чулков. Императрица Анна Иоанновна смеялась так, что ее громкий басовитый смех отдавался эхом в комнатах дворца.

Весьма довольная, она распорядилась впредь, в виде особой милости, отпускать Ивану Балакиреву обеды из царской кухни…

Как-то императрица сильно рассердилась. Ей донесли, что народ недоволен большими налогами и ропщет.

– Напрасно гневаешься, матушка-государыня, – обратился к ней Балакирев, – надо же народу иметь какое-нибудь утешение за свои деньги!

Анна Иоанновна изволила улыбнуться на слова Балакирева, но, удаляясь, оглянулась и погрозила ему пальцем.

Малоподвижная, любившая хорошо поесть, быстро располневшая императрица окружила себя большим числом (более пятидесяти!) шутов и шутих. Эта странная и шумная толпа, устраивавшая бестолковую возню на дорогом паркете, заставляла иностранцев изрядно удивляться и презрительно кривить губы. Особенно шокировало иностранцев то, что в шутах ходили люди знатных фамилий, безжалостно униженные из-за прихоти императрицы.

Князь Голицын-Квасник, князь Никита Волконский, граф Апраксин пихались локтями в толпе прочих «дураков» или с ужимками танцевали друг с другом менуэты под музыку.

Достаточно сказать, что князь Михаил Алексеевич Голицын (1697—1775), прозванный «квасником», в 1714 году был послан Петром I в числе других дворян-недорослей за границу, слушал лекции в Сорбонне, получил блестящее образование и затем был аккредитован послом в Италии. Там его угораздило влюбиться в хорошенькую итальянку. Невеста, будучи набожной католичкой, поставила условие, чтобы он принял католичество, пусть тайно.

Михаил Алексеевич, изнемогавший от любви, не без колебаний согласился. Какое-то время он был счастлив с молодой женой, да нашелся завистник и накропал донос в Петербург.

Анна Иоанновна, узнав о грехе князя, вошла в великий гнев и, скорая на расправу, отозвала посла в столицу и повелела умному князю занять место среди «дураков». Голицыну пришлось повиноваться.

С середины 1730-х годов шутов и шутих во дворце насчитывалось около 40 человек. Анна Иоанновна учредила даже особый шутовской орден «Святого Бенедикта», носившийся в петлице на красной ленте.

Особым расположением у Анны Иоанновны пользовались шутихи калмычка Авдотья Буженинова, Мать Безножка, Дарья Долгая, Акулина Лобанова (Кулема-дурка), Баба Матрена (мастерица сквернословить), Екатерина Кокша, Девушка Дворянка, а кроме них еще карлицы, татарчата, калмычата, арабки, персиянки, монахини, разные старухи, называвшиеся сидельницами, и т.п.

Обычно, едва проснувшись, императрица велела звать шутих, которые обязаны были без умолку болтать и кривляться. Лежа под пуховой периной, она, сонно улыбаясь, внимала их трескотне.

В 1739 году Анна Иоанновна устроила знаменитую шутовскую свадьбу в Ледяном доме, где все, включая пушки, были отлиты из льда, и которая со всеми подробностями описана историками. В невесты князю