раздел собственности, и каждому досталось по четыре завода, среди которых у Андрея был Гусевский, основанный в 1759 году, а у Ивана – Выксунский завод, основанный в 1767-м.
С самого появления Баташевых на берегах Оки вся их деятельность, а особенно невиданный там доселе ее размах и затраты, с ним связанные, поражали воображение людей. Поползли, как водится, всякого рода слухи. Сказывали, будто Баташевы основали чугуноплавильные и железные заводы, «самовольно захватив большое количество земель и еще большее количество лесов, принадлежащих казне». А самое вызывающее их самоуправство и беззаконие состояло якобы в том, что они «приписывают к заводам всех беглых помещичьих крестьян со всей России и даже беглых солдат, да не десятками, а сотнями в год». Особенно, говорили, они разошлись после пугачевского бунта, приписав сразу к заводам до семи тысяч беглых и сразу расширив свое дело, производство и сбыт.
Согласно тем же преданиям, деятельность Баташевых даже велела расследовать Екатерина II, ибо братья «начали дело просто грабительское по отношению к казне». Однако выяснилось удивительное: в диких муромских лесах подати и повинности уплачивались неукоснительно и вернее, чем где-либо еще, а один, выполненный Баташевыми военный заказ, с которым уже было собирались обратиться за границу, «был сделан весьма рачительно, поспешно и даже изрядно». А по сему было приказано: «Оставить и смотреть сквозь пальцы». Затем последовал заказ от князя Потемкина. Баташевы поставили все за смехотворно мизерную сумму, но просили упорядочить их «бесписьменное» положение. С тех-то пор братья и стали законными собственниками огромного состояния – наполовину похищенного, наполовину созданного собственными руками. Баташевы гордо подняли головы и стали распоряжаться и повелевать всем краем, уже ничего не опасаясь. Какой-то петербургский сенатор даже прозвал их «владимирскими мономахами».
Какой бы из вариантов мифологии, связанный с Баташевыми, ни был верен, но один факт остается непреложным: Баташевы с середины 50-х годов XVIII века стали владельцами огромных земельных наделов и железных заводов на Оке, имели дворянское звание, а князь Потемкин всячески им покровительствовал.
До раздела заводов их полновластным хозяином был Андрей Родионович, а Иван проживал в столицах «для коммерческих и других целей». Приехав после раздела имущества на Выксунский завод и превратив его в свою главную вотчину, Иван полностью посвятил себя производству и достиг на этом поприще больших успехов – его заводы благодаря качеству своих изделий обрели славу по всей России. Он всячески поощрял художников и мастеров на своих заводах, и потому на них выросло немало талантливых самоучек и просто хорошо образованных людей. Иван Баташев ввел новый, более экономичный способ получения древесного угля, постоянно улучшал качество чугуна и стали.
По воспоминаниям современников, характер у Ивана Родионовича был «твердый, постоянный, ум наблюдательный, рассудок здравый, хотя и не пылкий». В домашней жизни он любил мир и тишину. Ум и твердость характера были, видимо, фамильными чертами Баташевых, но в остальном брат Ивана Андрей был иного нрава.
«Если бы сатана был не поэтическим вымыслом, а существовал в действительности и вздумал бы воплотиться в человеческий образ, то, конечно, для своего воплощения он взял бы именно Андрея Родионовича Баташева, – писала в 1928 году в приложении к газете «Красный восход» касимовский краевед Л.П. Чекина. – Выдающийся ум, колоссальная энергия соединились в нем с не меньшей жестокостью и дерзостью, переходившей в издевательство не только над соседними помещиками, но и над тогдашними властями».
Облюбовав место для своей резиденции по соседству с бойким тогда торговым трактом из Мурома в Касимов, Андрей Баташев согнал туда чуть ли не весь народ из подвластных ему теперь деревень, и меньше чем через два года на огромной, окруженной лесом поляне появилась усадьба-крепость, обнесенная сплошной каменной стеной двухсаженной высоты с башнями и бойницами, способная выдержать настоящую осаду. Три двора были окружены каменными флигелями, людскими и всевозможными службами, которые еще в начале нашего века, хоть и полуразрушенные, поражали своей величиной и численностью.
Такое обилие жилых построек объяснялось, по-видимому, тем, что в числе особых «царских милостей» Баташеву было дано разрешение иметь собственный егерский полк – «людей в полторы тысячи». И вот эта-то дружина, вернее, «опричнина», и помещалась со своим хозяином за крепостной стеной усадьбы, составляя такую силу, перед которой приходилось трепетать не только всей окрестности, но часто и губернским властям. По архивным данным видно, что «егерей было числом 800, да дворовых людишек – 175 человек, кои в барской усадьбе жительство имели».
О происхождении баташевских «егерей» рассказывают такую историю. В числе прочих заводов был у Андрея Родионовича и Верхнеунженский, стоявший в непроходимом месте. В 1788 году Баташев, в связи с тем, что Россия объявила войну Швеции, предложил государыне безвозмездно отлить для артиллерии пушки и ядра. Государыня охотно приняла предложение: пушки были отлиты и кое-как, при помощи солдат доставлены на Гусевский завод. Но тут случилось нечто весьма неприятное для Баташева: офицер- приемщик стал браковать баташевские изделия. Андрей Родионович этого не стерпел, рассерженный, вбежал к офицеру, и что между ними произошло – неизвестно; известно только, что офицер неожиданно куда-то исчез, но куда, этого никто не знал. Приехал другой офицер, который все принял, а Баташев за свои изделия получил чин, дорогие подарки и дозволение иметь стражу, которая постоянно окружала его дом и конвоировала его карету.
За огромным, в два этажа, барским домом находился парк и сад, который еще при жизни Андрея Родионовича получил жуткое название «страшного сада». Посредине его был устроен позорный столб, к которому привязывали провинившегося для наказания плетьми перед лицом всей дворни – наказания, после которого часто убирали уже мертвое тело. У этого же столба по два-три дня морили голодом и жаждой привязанных, как собак, людей, а зимой часами держали босых и в одних рубахах. Здесь же устраивалась «потеха» – борьба с медведем, на которую выходил любоваться сам барин.
Справедливости ради надо все же отметить, что «холопов» Баташев трогал редко, конечно, при условии абсолютного повиновения не только его слову, но и малейшему «движению бровей». Колоссальное богатство Баташева делало совершенно лишним и большие поборы с крестьян, и материальное положение его крепостных было значительно лучше, чем у соседних помещиков, дравших с них три шкуры.
Рядом с этим местом страданий в парке воздвигались десятки оранжерей, каменное здание театра, какому позавидовал бы любой губернский город, павильоны и беседки. Одна из них носила название «павильона любви» и служила местом оргий вельможи и его гостей, которых услаждали дворовые девушки, одетые нимфами, баядерками и богинями Олимпа.
Но не забывал Баташев и своей прирожденной купецкой практичности: вместе со всеми причудами того времени шла работа по возведению плотин, которыми были запружены речки, образовавшие то самое, существующее и поныне огромное озеро около 30 верст в окружности, и чугунолитейного завода, производимые на котором изделия были, похоже, не хуже, чем у Ивана Баташева. Их-то и можно увидеть сегодня в касимовском музее.
Впрочем, своим заводам Андрей Баташев со временем уделял все меньше внимания, найдя, судя по всему, другие источники обогащения – не только более прибыльные, но и соответствовавшие его натуре феодала-разбойника, любящего во всем дерзость и размах. Но как бы то ни было, все огромное поместье с заводом и плотиной было закончено меньше, чем через два года, и тут-то и начался период деятельности хозяина «Орлиного гнезда», который сразу вызвал удивление и страх всей округи и породил массу слухов, не подтвержденных, но и не опровергнутых по сей день.
Как-то вечером несколько сот рабочих были вызваны к «самому» в громадный зал «хором». Что им говорил Баташев, не знает никто, известны лишь напутственные слова, сказанные им уже на крыльце: «Коли волю мою будете выполнять усердно, – всем награда на весь ваш век, но ежели кто-нибудь слово проронит, хоть во сне или попу «на духу» – то сделаю такое, что покойники в гробах перевернутся!»
На следующий день рабочие были разделены на две партии, одна из которых с наступлением ночи исчезла за чугунными воротами барской усадьбы и вышла из них только через сутки, когда ей на смену туда вошла вторая. Усталые и мрачные выходили рабочие со своего «дежурства», но никто ни о чем не смел их спрашивать – слишком трепетали все перед грозным владыкой. Стало известно только, что каждую ночь с барского двора тянутся целые обозы с землей, которую ссыпают к озеру, а туда ввозят тесаный камень,
