Однако, несмотря на старания врачей, тщательный уход и прекрасное питание, Дзержинский умер в возрасте 48 лет. Это случилось 20 июля 1926 года в 16 часов 40 минут в кремлевской квартире почти сразу после того, как он выступил с речью на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). Патологоанатом Абрикосов и еще пять врачей констатировали смерть «от паралича сердца, развившегося вследствие спазматического закрытия просвета венозных артерий».
Миф о «Железном Феликсе» начали создавать при Хрущеве. После ареста в 1953 году Берии авторитет и престиж органов госбезопасности начали падать. Требовалось срочно создать положительный образ руководящего сотрудника органов. Понятно, что Ягода, Ежов, Меркулов, Абакумов, а уж тем более Берия на эту роль не подходили. Оставался Дзержинский, которого за неимением лучшего и «канонизировали». С тех пор легенды о «Железном Феликсе» гуляют сами по себе и разрушать их никто не торопится – а вдруг пригодятся…
Сорок лет ссылки за любовь[56]
В начале марта 1960 года советская власть сделала подарок одной из представительниц прекрасного пола – Анне Тимиревой, прекратив в отношении ее судебное преследование, продолжавшееся ни много, ни мало 40 лет.
Вся ее вина заключалась в любви к одному из заклятых врагов советской власти – Александру Колчаку.
Анна Тимирева приняла любимого человека всего без остатка: его взгляды, характер, политические пристрастия, его физические недуги. Рассказывают, что большевик Чудновский, после того как Анна Васильевна «самоарестовалась», отказавшись ехать «на все четыре стороны», вне протокола выговаривал ей:
– Я не понимаю вас. Вроде серьезная вы женщина, образованная, и поддерживаете Колчака – этого палача, врага трудового народа. Не знаю, чем кончится этот… это дело, но он уже сейчас – политический труп. Вы ничего не выиграете от этой компании с ним. Ехали бы себе куда глаза глядят… Пока не поздно.
Анна Васильевна ответила так:
– Скажите, а вот если бы ваша жена попала в такую беду?
– Но он вам не муж!
– Это не важно. Я люблю его, это главное. И все же, если бы ваша жена оказалась в подобном положении, а вам бы предложили – «на все четыре стороны», вы бы уехали?
– Надеюсь, у меня не будет такой необходимости – выбирать…
– Может быть. Но я в этом не уверена. И все же, вы не ответили…
– Я не обязан вам отвечать. Не я у вас на допросе, а вы у меня… Мы не для того свергли царя, чтобы все в кучу валить: и мировую революцию, и вашу любовь. Без советской власти не может быть ни настоящей любви, ни настоящей семьи. Ради этой власти мы жизни свои кладем…
Анна Васильевна помолчала, повернулась к выходу и вдруг неожиданно, не повернув головы, произнесла:
– Вот поэтому я вашу власть и не могу принять.
Она вошла в историю как гражданская жена Колчака.
Но она же была и дочерью Василия Сафонова, русского пианиста, дирижера, профессора, 15 лет возглавлявшего Московскую консерваторию, основателя оригинальной пианистической школы.
Кажется, у Анны Васильевны своя роль, свое место в истории. Ее судьба сравнима с судьбой княгини Ярославны, жены князя Игоря из «Слова о полку Игореве», чувствующей на расстоянии боль и страдания любимого человека и как бы умирающей вместе с ним.
В 1952 году из эмиграции вернулся в Россию Борис Георгиевич Старк, священнослужитель, сын адмирала, служившего с Колчаком с начала Первой мировой и почти до последних его дней, зять адмирала Развозова.
Первый раз он увидел Анну Васильевну в Гельсингфорсе, будущем Хельсинки, который она позже называла «красивым, очень удобным, легким каким-то городом». Именно здесь Анна Васильевна впервые познакомилась с Колчаком, именно здесь жена Колчака Софья Федоровна, увидев вместе Колчака и Тимиреву, только что представленных друг другу, мирно беседующих, сказала своей подруге, жене Развозова, Марии Александровне:
– Вот увидите, что Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне.
В памяти Бориса Георгиевича остался яркий, незабываемый образ этой великолепной женщины в черном шелковом платье, необычайно стройной, с красными розами, вплетенными в волосы. Не раз при нем ее называли одной из красивейших женщин Москвы.
Борис Старк позже вспоминал в беседе с ярославской журналисткой И. Вагановой:
– Когда я прочитал роман Толстого «Анна Каренина», мне казалось, что героиня должна быть непременно похожа на Анну Васильевну Тимиреву. Во всяком случае, когда я произносил или слышал «Анна Каренина», я всегда представлял Анну Васильевну Тимиреву.
И вот вам причуда судьбы. С 1946 по 1949 год, во время своего первого пребывания в Рыбинске, «в минусе» (за пределами зоны в 100 км от столицы, определенных властями) Анна Васильевна не только работала бутафором в театре, но и исполняла эпизодические роли в спектаклях Рыбинского драматического театра. А незадолго до своего ареста участвовала в постановке «Анны Карениной» в инсценировке Ильи Рубинштейна. Сохранилась программка спектакля. Анна Васильевна указана там дважды – как бутафор и как исполнитель роли княгини Мягкой.
В одном из писем перед своим последним арестом она пишет родственникам в Москву: «…Я очень замотана со спектаклями – две пьесы готовить, в третьей играть. В общем, я влипла в клейкую бумагу и не знаю, насколько такой работы без выходных меня хватит… Надеюсь, что теперь (временно, конечно) не будут задерживать зарплату, пока «Анна Каренина»» делает аншлаги, дивная картина, у кассы надпись – «Все билеты проданы на сегодня и завтра», и небольшой хвостик.
…Я чувствую себя бутафором, а не актрисой ни в какой мере, хотя, кажется, не очень выпадаю из стиля (не комплимент стилю)».
Два отрезка времени провела она в Рыбинске. Жила по двум адресам. Последний адрес – квартира на углу улицы Гоголя и Волжской набережной. А напротив – дом, в котором когда-то родился Генрих Ягода. Зловещее соседство!
Она писала стихи. Чем дальше в мирную жизнь, тем сильнее ее чувства и память обращены в прошлое.
В Рыбинске у Анны Васильевны появились близкие друзья. Например, Нина Владимировна Иванова, у которой она одно время жила, сотрудница городского музея и бутафор в театре. Новый директор музея Эмилия Павловна Стужина, востоковед. Дружба с ней растянулась на всю жизнь. Среди молодых – прежде всего Илья Лифшиц, будущий главный художник театра и член Союза художников.
Недоброжелателей и врагов тоже хватало. Один из второсортных актеров того времени уже и по прошествии многих лет не может простить Анну Тимиреву за ее связь с белогвардейцем Колчаком.
Этот актер П. так описывает Тимиреву:
«Чувствовалось, что она не профессиональная актриса. На лагерной фотографии она худая. А здесь лицо круглое у нее было. Мне почему-то запомнились ее острые глаза».
«Она считала себя белой костью, к актерам относилась пренебрежительно… Она, по-моему, согласилась играть эту роль (Мягкой. –
