всего Дона, если бы не патологическая ненависть Ленина и Троцкого к казачеству – именно они своими палаческими директивами спровоцировали массовые восстания и такие же массовые жертвы.
«ДИРЕКТИВА ЦК РКП(б). Секретно.
Необходимо учитывать опыт Гражданской войны с казачеством. Признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем их поголовного истребления.
1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно.
2. Конфисковать хлеб.
3. Провести полное разоружение. Расстреливать каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи».
Вслед за этой директивой появляется еще одна, не менее кровожадная – ее издало Донбюро РКП (б).
«Во всех станицах и хуторах немедленно арестовать всех видных представителей данной станицы и хутора, пользующихся каким-либо авторитетом, хотя и не замешанных в контрреволюционных действиях. Отправить их как заложников в районный ревтрибунал. В случае обнаружения у кого-либо из жителей станицы или хутора оружия, будет расстрелян не только владелец, но и несколько заложников».
И покатились головы станичников под ударами красных комиссаров. Рубили и расстреливали старых вояк с медалями за взятие Шипки и молоденьких учительниц, Георгиевских кавалеров, пришедших на костылях после Брусиловского прорыва, и степенных священнослужителей… Замутился тихий Дон, забилась о его берега красная от крови волна, закипело казачье сердце – и все, кто мог держаться в седле, взялись за оружие. Так, в тылу Красной Армии, в районе станицы Вешенской, вспыхнуло восстание. По одним данным, его возглавил Харлампий Ермаков, по другим – его брат Емельян. Так это или не так, установить не удалось. Но то, что Харлампий воевал на стороне повстанцев, сомнений не вызывает. Причем был он не рядовым, а командовал всеми войсками, находящимися на левом берегу Дона.
И сам Ермаков, и его люди воевали яростно. Несколько позже, когда Харлампия арестуют, многочисленные свидетели будут изо всех сил выгораживать своего любимого есаула. Когда белых погнали до Черного моря, вплоть до Новороссийска, Ермаков эвакуироваться отказался и явился к командованию Красной Армии с предложением своих услуг. Ему поверили и поручили из оставшихся белоказаков сформировать отдельную бригаду. Вскоре бригада была сформирована и влилась в состав 1-й Конной армии под командованием Буденного.
Потом были бои на польском фронте, участие в разгроме Врангеля, преследование банд Махно, и все это в должности командира полка, а затем начальника дивизионной школы. В феврале 1923-го Харлампия наконец-то демобилизовали, и он вернулся домой. Причем, как он впоследствии рассказывал, шел пешком через застывший Дон и на берегу встретил сына.
Напомню, что именно этим эпизодом заканчивается роман. О том, что было дальше, Шолохов не написал ни строчки, хотя, как известно, очень хотел…
Что же было с его другом дальше и каким могло быть продолжение романа? А дальше произошло следующее… Всего год прожил Харлампий с женой и детьми – 4 февраля 1924 года было заведено дело № 246 «О контрреволюционном восстании в Верхне-Донецком округе», и Ермакова арестовали. На допросах он не отрицал, что в восстании участвовал, но, как он говорит, «под угрозой оружия и расстрела всей семьи».
– Кто был организатором восстания и каковы его причины? – допытывался следователь.
– Организаторами были Суяров, Медведев и Кудинов. А причиной явились расстрелы, поджоги и насилия со стороны Красной гвардии.
Поняв, что допустил оплошность, назвав имена подлинных организаторов восстания, буквально на следующем допросе Харлампий исправляет ошибку, заявив, что истинным организатором восстания был его брат Емельян, который… недавно умер. И – все! Концы, как говорится, в воду.
Тем временем земляки Харлампия не сидели без дела. Они сочинили и подписали всем хутором очень любопытный документ, который в те годы назывался ОДОБРЕНИЕ.
«Мы, нижеподписавшиеся, даем настоящее одобрение гражданину нашего села Ермакову Х. В. в том, что он действительно честного поведения и за ним не замечено никаких контрреволюционных идей, а наоборот: охотно работал в сельсовете, проводил собрания, беседовал о налоговой кампании и первым откликнулся на призыв властей по погрузке хлеба в баржи».
Надо сказать, что по делу проходило еще семеро казаков. И все они держались стойко, друг на друга не наговаривали и все обвинения в жестокости и насилии отрицали. В мае 1925 года это признал и суд, определив, что «обвиняемые были не активными, добровольными участниками восстания, а призваны по мобилизации окружным атаманством. Избиение и убийство граждан происходило не на почве террористических актов как над приверженцами Соввласти, а как над лицами, принимавшими участие в расхищении их имущества. С момента совершения этих преступлений прошло более семи лет, обвиняемые за означенное время находились на свободе, занимались личным трудом, не будучи ни в чем замечены. Большинство из них служили в Красной Армии и имеют несколько ранений.
Решение суда: настоящее дело производством прекратить по целесообразности».
Дело прошлое, но кровь на обвиняемых была. У суда это не вызывало сомнений, да и свидетельские показания, если так можно выразиться, вопиют, но такова была в 1925 году революционная целесообразность. В 1927-м целесообразность стала другой, и в январе Харлампия снова арестовывают.
На сей раз следователи были позубастее. Они нашли свидетелей, которые заявили, что «расстрелы красноармейцев проходили при участии самого Ермакова», что он «в станице Вешенской вел антисоветскую агитацию», что «объединяет вокруг себя кулаков, а бедноту ненавидит, говорит, что рано или поздно придет наша, офицерская власть и тогда мы вам покажем».
В неудачное, в очень неудачное время попал под арест Харлампий Ермаков. Начиналась коллективизация, казачество ей противилось, Дон мог снова взорваться, и большевики решили себя обезопасить, пустив в ход директивы РКП(б) 1919 года. Несмотря на официальный протест прокурора области и просьбу «дело производством прекратить за отсутствием состава преступления», 6 июня 1927 года коллегия ОГПУ принимает постановление: «Ермакова Харлампия Васильевича расстрелять». 17 июня приговор был приведен в исполнение.
Напомним, что почти за год до того Михаил Шолохов впервые написал Ермакову. А потом так сильно его полюбил, что чуть ли не буквально «списал» с него своего главного героя, на котором держится весь роман.
Вот так соединились три судьбы: Харлампия Ермакова, Михаила Шолохова и Григория Мелехова. Судя по всему, Шолохов не остался безучастным к судьбе Ермакова. Вероятно, он писал письма, звонил, требовал разобраться. Неслучайно в одной из бесед Сталин раздраженно заметил, что если Шолохов не поумнеет, то у «партии найдутся все возможности подыскать для «Тихого Дона» другого автора».
Шолохову передали эти слова – и он поумнел. Так поумнел, что навсегда ушел в себя, не создав больше ничего равного своему первому роману. Не зря же в одной из конфиденциальных бесед Михаил Александрович сказал: «Вы не ждите от меня что-нибудь значительнее «Тихого Дона». Я сгорел, работая над ним».
Кто и за что убил Павлика Морозова?[54]
На пионерских сборах и школьных вечерах голосистые девочки стали исполнять о Павлике поминально-жалостливую песню, по словам которой Павлик «перед всей деревней выступая, своего отца разоблачил… был убит Морозов кулаками, был в тайге зарезан пионер».
В зале наступала гнетущая тишина. Ребята слушали, не шелохнувшись, а песня внушала: «Мы к
