доложить, что моя фамилия по пачпорту – Левинсон.

Кровь прилила к лицу Кирилла, сделав его пунцовым. «Обозвать такого человека „обдолбанным пидорасом“, – он был готов сгореть со стыда, – просто ужас, как неэтично».

– Вы меня неправильно… – начал было Потемкин.

– Не надо извиняться, голубчик, – прервал его Михаил. – Во-первых, вы не знали. Во-вторых, вы неплохо сформулировали, мне даже понравилось. И вообще, я никогда ни на что не обижаюсь. Как говорят урки, обиженных в жопу ебут. Хотя в моем случае это вряд ли можно отнести к разряду угрозы, хм. Я вам вот что скажу. Благодаря этому проекту я чувствую себя бессмертным. Сами подумайте: даже если со мной что-то случится – ну, например, я, как Винниченко, под машину попаду, остальные останутся, а программа будет продолжать работать. Perpetuum mobile современной литературы!

– Раз такое дело, давайте выпьем на брудершафт! – Потемкин потянулся за стаканом, но, увидев, что он пуст, чертыхнулся.

– Это мы сейчас исправим. – Левинсон нажал на кнопку у себя за спиной.

Через считаные секунды в проеме вырос Михель.

– Нам повторить. – Михаил обвел рукой стол.

Михель кивнул и пошел выполнять заказ.

– А если что-то случится сразу со всеми? – продолжил тему Кирилл.

– Исключено. Поэтому мы никогда и не собираемся вместе. Если один воин уйдет в Валгаллу, на его место встанет другой. Разработана специальная процедура кооптации. Даже есть шорт-лист кандидатов.

– А они об этом знают? Что они кандидаты?

– Нет, конечно. А какая разница? – Расплывшись в пьяной улыбке, Михаил пожал плечами. – Покажите мне молодого литератора нетрадиционной, как у вас говорят, ориентации, который откажется стать частью бессмертного Пелевина.

– Послушайте, Михаил, – назойливо продолжал бурить тему Потемкин. – Но ведь все люди смертны. Миф хорош тогда, когда он выглядит правдоподобно. Даже виртуальный Пелевин вряд ли может прожить больше ста лет, не говоря уж о вечности. Никто же просто не поверит в эту сказку.

– Какой же вы дурачок, Потемкин. – Левинсон окончательно окосел. Его лицо выражало блаженное умиление, глаза заплыли, язык заплетался. – Очень скоро вам придется убедиться, как вы далеки от истины. Только запомните одну вещь. Беатриче – это не женщина. Это вечная жизнь. Но, чтобы обладать ею, надо пройти через все круги ада и чистилище. Такие, брат, дела.

Занавеси раздвинулись, и в кабинет опять зашел Михель. Он убрал пустую посуду и начал выставлять заказ, искоса поглядывая на Потемкина. Сам Михель между тем был предметом пристального изучения, но несколько иного рода. Потемкин заметил, что Левинсон смотрит на халдея не как на официанта, которому хорошо бы поскорее сделать свое дело и убраться, а как на объект, в отношении которого у писателя возникли некие далеко идущие намерения. С лицом потемкинского собутыльника произошла разительная перемена: он пожирал Михеля глазами, его рот был раскрыт в кривой улыбке, по бороде стекали слюни.

– Михель, подойдите ко мне, голубчик, – с придыханием попросил писатель.

Халдей оставил посуду и подошел к сидящему на диване Левинсону. Тот ловко спустил ему штаны и с благоговением принялся ощупывать гениталии. Потом он взял халедя за член рукой, обнажил головку и засосал ее влажным ртом. Михель слегка дернулся и жадно схватил воздух. Его орудие начало быстро вставать на исходные позиции. Левинсон, причмокивая, трудился над ним от души. Чувствовалось, что он познал секреты этого мастерства и умел не только доставлять наслаждение партнеру, но и сам получать удовольствие от процесса. Вскоре Михель был уже совершенно готов. Левинсон встал, поцеловал его в губы, скинул штаны и, прогнувшись, развернулся к халдею задом.

– Давай, дружочек, – сладострастно прошептал Левинсон. – Только сальцем смажь, чтоб все гладенько…

Михель достал презерватив и надел его на вздымающийся член. Потом он вытащил из другого кармана жилетки тюбик и выдавил себе в руку изрядное количество голубого геля. Халдей шлепнул классика между ягодиц, размазывая гель, и тут же всадил туда свой проктологический зонд. Левинсон натужно закряхтел, будто он поднимает многопудовую штангу на соревнованиях по тяжелой атлетике. Михель рывками дошел до упора и начал интенсивно работать тазом. Кирилл смотрел на происходящее с интересом. Он обратил внимание на существенное отличие секса двух мужчин от того секса, какой обычно был между ним и женщинами. Халдей трахал Михаила с явным ожесточением, он будто вгонял ему в задний проход бетонные сваи. Впрочем, пассивный партнер не только не протестовал, но своими подбадривающими выкриками выказывал полный восторг. Потемкин хотел было пофилософствовать на эту тему, но решил не обобщать – все же живую сцену гомосексуального полового акта он видел впервые.

– О-о-о! – застонал Михаил. – А-а-а!

Лицо халдея оскалилось, он весь напрягся и схватил Левинсона за ляжки. Потемкин понял, что Михель кончил. Бармен быстро пришел в себя, оделся и собрал грязную посуду. В воздухе едва уловимо запахло экскрементами. Михаил сидел со спущенными штанами и восстанавливал дыхание.

– Кофе по-турецки принеси нам, приятель, – бросил он халдею.

– Так давайте на брудершафт, что ли? – предложил Потемкин.

– Конечно.

Они встали, скрестили руки и выпили, троекратно расцеловавшись. Внезапно Кирилл почувствовал ладонь Левинсона у себя на заднице, и его будто ударило током.

– Миша, – процедил он, еле сдерживаясь, – еще раз так сделаешь – останешься инвалидом.

– Извини, брат, не удержался.

– Ладно, проехали. – Потемкин запил американской газировкой и закурил. – Слушай, а ты можешь мне одну вещь объяснить?

– Все, что хочешь. – Левинсон уставился на него осоловелыми глазами.

– Я не понимаю, что вас, пидоров, притягивает в нас? Дело же не только в том, что это противоестественно, потому что непрактично. Но это же еще и не эстетично. Ну как может возбуждать потный волосатый мужик? А если он еще и страшный и бородатый, как ты?

Писатель усмехнулся:

– Знаешь что, Кира. Во втором веке от рождества Христова в Антиохии, в городе Самосата, жил такой писатель Лукиан. Его перу, среди прочего, принадлежит весьма забавный трактат «Две любви». Там два философа, один из которых – закоренелый гетеросексуал, а второй, как ты выражаешься, – пидор, пытаются доказать друг другу преимущества своего способа удовлетворения похоти. В итоге никто из них ничего другому так и не доказал. У каждого своя правда. Тебе этого просто не понять. У нас с тобою голова по-разному устроена. Я не говорю, что она у меня устроена лучше. Просто – по-разному. С этим надо смириться.

– О’кей, могу смириться, – поднял руки Кирилл. – Но ведь с точки зрения гигиены постоянно вставлять хуй в жопу довольно-таки опасно.

– А вливать в себя вот это, – Миша кивнул на его опорожненный стакан, – тоже чревато. И курить вредно. Жить вообще вредно. Жизнь, как было сказано классиком, – смертельная болезнь, передающаяся половым путем. Да и вообще, – хлопнул он Потемкина по плечу, – скажи честно, ты разве своим дамам ни разу в задний проход не вставлял?

Потемкин посмотрел в потолок, где в свете маленьких лампочек клубился выпущенный им дым.

– Вставлял, вставлял, да еще как…

– Ну и?

– Класс!

– Что ж ты об их анальных проблемах не беспокоился, дорогой?

– Так это… Хотя да, – согласился Кирилл.

В этот момент появился Михель с чашками дымящегося кофе.

– А теперь десерт, – объявил Левинсон.

Он вытащил из кармана черную жестяную баночку и открыл крышку. Взяв кофейную ложечку, Миша зачерпнул содержимое и протянул Потемкину. На черпачке лежал густой конфитюр болотного цвета. Зная