— Много курящих. Все курят.
Наташа: — Я не курю.
Автоматически возникла реплика. Наташа, на которую в данный момент не обращают внимания, так как все заняты, хватается за возможность заявить о себе: «Я не курю!»
3.: — Ну только ты.
Григорьев: — Я не курю.
Григорьев, который много курит, подает свою реплику в порядке чистейшего трепа, от скуки. Он понимает, что это нисколько не остроумно, но знает, что нелепость реплики вызовет какой-нибудь дурацкий разговор, который послужит хоть каким-нибудь развлечением.
— Вы, Евгений? Вы больше всех курите.
— Когда это вы видели меня курящим?
— Всегда.
— А вы не думаете, что это иллюзия?
— Нет.
3., невзыскательная по части юмора, наивно подхватывает нелепость, на которую более искушенный слушатель не реагирует. Григорьев удовлетворен результатом (клюнуло) и в течение некоторого времени продолжает.
Таня: — Устала. На дворе, говорят, жара.
Наташа: — Ужасно жарко.
Таня: — Пока я пойду, будет уже холодно.
Первая реплика Тани отвечает потребности что-нибудь сказать (чистая речевая скука). Для этого тема погоды — самая классическая. Потому что всегда под рукой. Но вторая реплика имеет уже личный смысл. Таню эксплуатируют на работе, поздно задерживают. (Пока я пойду...)
Григорьев: — Александр Ильич, как только вы освободитесь, мы возьмем вас в оборот.
— По-моему, все несчастье в вас. Вы тут всегда так поздно сидите...
Григорьева нынче мучит скука. Он внутренне ищет выхода и вспоминает о предполагавшейся игре в покер. Поэтому его реплика имеет не практически-организационный характер, скорее эмоциональный. Он утешает себя, обещает себе удовольствие и в то же время оправдывает откладывание затеи, на которую ни у кого не хватает энергии. Собеседник раздражен этими откладываниями и потому отвечает с целью сказать неприятное (разрядка аффекта).
— Во-первых, я поздно сижу три раза в неделю.
Григорьев задет тем, что его представляют мелким служащим, прикованным к месту; он вообще недоволен и уязвлен своим служебным положением. Ответственные и удовлетворенные своим положением, напротив того, охотно говорят о том, что они работают до поздней ночи. Тогда это признак социальной значительности, а не социального ничтожества, как в данном случае.
3.: — Я сегодня видела. У вас один человек переехал тремя этажами ниже. И проиграл. Я заглянула сегодня через стеклянную дверь. У него весь потолок сел на пол.
Григорьев: — Почему?
— Провалился.
Григорьев: — Так он проиграл? Я думал — проигрался.
3. рассказывает занимательную историю. Но история имеет и личный смысл. Она только что отказалась от затеянного ею переезда на другую квартиру. (Все блокадные люди одержимы желанием куда-нибудь переехать.) Она любит считать правильным то, что она делает. Для нее этот случай — своего рода подтверждение. Реплика Григорьева подчеркивает его интересы игрока — оттенок удальства. Тогда как только что из него публично хотели сделать мелкого служащего.
Старший редактор (входит): — Кто получает «Правду»? За девятнадцатое, двадцатое, двадцать первое — интересуюсь «Правдой».
— Знаете что, В. М., посмотрите в той комнате у меня на столе.
— На?
— Да. Если нет, так она у меня дома...
Старший редактор явно страдает тяжелой формой комплекса неполноценности. Когда у него есть случай поучать, он многословен, подробен и дидактичен. В других случаях он, напротив того, утверждает свое превосходство молниеносной краткостью начальника и делового человека — среди всех — праздно болтающих. Так в данном случае. Несколько вольное «интересуюсь» — выражает, что деловитость не мешает свободному отношению к казенным формам речи. Аббревиатура «на» выражает ту же всепроникающую начальственную энергию.
П. В. (входя, к 3.): — Вы захватили мой карандаш...
— Нет, я своим пишу...
— Я его вынула из сумочки...
— Уверяю вас, у меня мой карандаш...
— Я его в этой комнате вынула из сумочки. Куда ж он девался? Раздвоился он, что ли? Странно. (Уходит в гневе.)
