прямом смысле слова – генералом без армии.
Вся последующая череда событий подтверждает это с ужасающей ясностью.
Когда оставшиеся в городе части внутренних войск оказались блокированы со всех сторон, никто почему-то не послал к ним на выручку свежие силы. Лебедь объяснил это тем, что жалеет
«Позвонил Лебедю, позвонил министру обороны Родионову, – пишет в мемуарах глава МВД Куликов. – Буквально умоляю: „Дайте два армейских полка!“. Они ни в какую. Не то что полк – роты никто не дал, пока шли бои в Грозном. Ни мои мольбы, ни прямые указания Черномырдина (я вынужден был послать ему телеграмму) начальнику Генштаба Колесникову – не возымели никакого действия».
Единственным из армейских генералов, кто попытался спасти брошенных на верную смерть защитников чеченской столицы, оказался врио командующего объединенной группировкой Минобороны Константин Пуликовский. Волевым решением он повел на Грозный штурмовые отряды. Уже через неделю город был окружен; масхадовцы оказались заперты точно в мышеловке.
В стане боевиков началось смятение. Боеприпасы заканчивались. Моральный дух таял на глазах.
«Через десять дней после захвата Грозного бандформированиями мы полностью его блокировали, – скажет потом Пуликовский. – Разведкой были обнаружены практически все места скопления боевиков, их склады с оружием и боеприпасами. Оставалось нанести по ним точечные удары».
19 августа Пуликовский выдвигает ультиматум: в течение 48 часов все мирные жители должны покинуть Грозный по специальному коридору. После этого «федеральное командование намерено применить против бандитов все имеющиеся в его распоряжении огневые средства, в том числе авиацию и тяжелую артиллерию».
Боевики пытаются договориться с упрямым генералом, в очередной раз предлагают сесть за стол переговоров, но Пуликовский непреклонен: «Не для того я вас окружал, чтобы выпускать. Или сдавайтесь, или будете уничтожены».
И тогда в ситуацию вмешиваются вдруг секретарь российского Сов-беза Лебедь и его верный наперсник, «представитель федерального центра» Борис Березовский…
Хотя почему вдруг?
Генерал Лебедь был патологически тщеславен; ему не терпелось войти в историю великим миротворцем, подобно генералу Барятинскому, остановившему кавказскую войну.
Ради этой высокой цели Александр Иваныч готов был на любые жертвы: что там пара тысяч бойцов, брошенных в Грозном на убой, когда на кону – судьба всей России.
Если бы захвата Грозного не произошло, его следовало бы непременно придумать. Лебедю срочно требовался повод сесть с Масхадовым за стол переговоров, но о каких к черту переговорах могла идти речь в условиях тотальных побед русского оружия.
Между прочим, многие участники тех исторических событий по сей день убеждены, что Лебедь, если и не был организатором сдачи Грозного, то как минимум ей не противился – такое развитие ситуации полностью отвечало его интересам.
«Секретарь Совета безопасности… умышленно тормозил действия федеральных войск по уничтожению боевиков, – считает, например, тогдашний министр внутренних дел Куликов. – Я и предположить не мог, что Лебедь, бывший когда-то боевым комбатом в Афганистане, медлит совершенно осознанно, что его назначение уполномоченным представителем президента России в Чечне, как это следовало из радиоперехвата переговоров лидеров НВФ, являлось условием начала боевых действий».
Целиком согласен с этим и коллега Лебедя, секретарь чеченского Совбеза Руслан Цакаев. Еще в октябре 1996-го, по горячим следам, Цакаев писал:
«Староатагинские и хасавюртовские соглашения были подготовлены А. Лебедем и его командой за месяц до вооруженного нападения на Грозный. Нападение явилось поводом для введения в действие этого предательского плана. Грозный мы могли бы отстоять, если бы не вмешательство Лебедя».
На этом фоне несговорчивость генерала Пуликовского ломала кремлевскому стратегу все карты. Уже в день объявления ультиматума Лебедь инициировал спешный отзыв из отпуска командующего группировкой Тихомирова, которого временно замещал Пуликовский, но это ни к чему не привело. Тихомиров оказался таким же в точности
21 августа Лебедь вместе с Березовским вынуждены самолично вылететь в Чечню. Даже не заезжая в Ханкалу, в ставку федеральных войск,
«Костя, завтра полетишь в ставку Масхадова и подпишешь с Асланом соглашение о прекращении огня по линии соприкосновения войск», – по возвращении из вражеского стана приказывает Лебедь Пуликовскому. Каково же было удивление командующего группировкой, когда Масхадов прямо с порога ему объявил:
– Мы вчера договорились с Александром Ивановичем, что подпишем с вами соглашение о прекращении боевых действий.
– Каких боевых действий? – удивляюсь, – вспоминал Пуликовский. – Я получил другое распоряжение.
– Ничего не знаю. Мы вчера договорились именно о прекращении боевых действий.
Такого откровенного предательства Пуликовский стерпеть не мог. Бледный от бешенства, он сказал об этом Березовскому.
– Ты, генерал, можешь считать все что угодно, – в изложении присутствовавшего на этой встрече генерала Трошева бросил Борис Абрамович ему в ответ. – Твоя задача: молчать, слушать и выполнять то, что тебе мы с Лебедем говорим.
Но Пуликовский не унимался:
– Вы говорите, не думая о тех людях, которые сейчас в Грозном в полном окружении кровью харкают. Они ждут моей помощи. Я обещал…
– Я тебя, генерал, вместе с твоими людьми, вместе со всей вашей дохлой группировкой сейчас куплю и перепродам. Понял, чего стоят твои обещания и ультиматумы?
Вскоре ультиматум был отменен, а Пуликовский – снят с должности. (Ельцину доложили, будто он не понимает «политического момента» и слепо мстит за погибшего в Чечне сына.)
Еще вчера молившие о пощаде боевики выходили теперь из Грозного, как герои – чеканной поступью, под шелест развернутых зеленых знамен. А 30 августа в дагестанском городке Хасавюрте Лебедь и Масхадов (между прочим, объявленный российской прокуратурой в розыск!) подписали совместное соглашение, по которому Россия отказывалась от всех прежних своих притязаний: полного разоружения НВФ, восстановления контроля за территорией республики, признания Чечни субъектом РФ.
«Войне конец, – триумфально объявил Лебедь, поставив подпись под этим предательским документом. – Хватит, навоевались».
Он искренне был уверен, что фраза эта непременно станет исторической, вроде «караул устал» или «поехали!». Но вышло все совсем наоборот – очень скоро она стала звучать точно издевка, потому что войне был совсем не конец, война только еще начиналась.
С бандитами нельзя договариваться ни о чем, бандиты понимают лишь один-единственный язык – язык силы. Сколько раз уже высоколобые российские стратеги наступали на эти грабли, но все без толку. («От бандита, конечно, можно откупиться на время, – справедливо замечает генерал Куликов. – Но этот мир продлится лишь до той поры, пока грабителю снова не захочется есть».)
А ведь все это уже было: и громогласные клятвы, и братские лобызания, и бравурные пресс- конференции. В июне того же 1996 года чеченская делегация подписала в Назрани соглашение с Москвой о поэтапном прекращении боевых действий. Однако и месяца не прошло, как вайнахи благополучно его нарушили, а потом и вовсе без тени стеснения пошли на приступ Грозного.
Такая же в точности судьба ждала и хасавюртовский договор, этакое дежа вю позорного Портсмутского мира. Уже через день после его подписания в республике стали вводиться законы шариата, а и.о. президента, неудачливый поэт Яндарбиев во всеуслышание объявил, что Чечня теперь – суверенное государство.
Выйдя на пенсию, в своих мемуарах Ельцин так напишет о Хасавюрте:
