Закат…Нежная теменьтечет от тебя,растворяясь во мне.Так — во сне…Я думал —грубы твои губы,а ты учишь меня в темнотечистоте.
Утро
Розов был сад у подножия солнца,и лесной ветерок, прилетевший из Жарагуá,овевал все вокруг дыханием влаги,шумел, ворочался, радуясь городскому утру.Все было чисто, как напев флейты,можно было поцеловать землю — ни муравьев, ни сора:губы коснулись бы хрусталя.Безмолвие севера, неземная прозрачность!Тени цеплялись за ветви деревьев,точно грузные ленивцы.Солнце заняло все скамьи, загорало.Покой в саду был таким древним,а прохлада пахла рукой, подержавшей лимов.Было так тихо и так покойно,что мне захотелось… Не любви, нет…А чтобы рядом со мной гуляли…Ну, скажем… Ленин, Луис Карлос Престес[92], Ганди…Кто-то из им подобных!..В нежности почти иссякшего утрая бы сказал им: присядьте…И рассказал бы о наших рыбах,описал бы Оуро-Прето, предместье Витории,остров Маражó, что сделало бы праздничнымилица этих человечьих стихий.
Сорок лет
Вся жизнь моя, взглянуть со стороны, —сплошное счастье без единой тени.Но так ли это? Разве не в сравненьес бедой мы радость познавать должны?Всё ложь, я знаю. Всё пустые сны…Но как удобно в этом сновиденье!Да, жизнь моя — цепочка наслаждений!За эту ложь мне не избыть вины.И все же к старости, перед чертоюмеж полнотой земной и пустотою,ужасно понимать, что жизнь лгала.Так пусть не завершится жизнь кончиной,пусть длится сон, и мнится смерть — невиннойзабавою, какою жизнь была.
