Я заметил, что майор смотрит на него и видит, что он пьян. Его худое лицо было совсем белое. Волосы казались очень черными над белым лбом.
– Ничего, Ринальди, – сказал священник. – Ничего.
– Ну вас к черту! – сказал Ринальди. – Вообще все к черту! – Он откинулся на спинку стула.
– Он много работал и переутомился, – сказал майор, обращаясь ко мне. Доев мясо, он корочкой подобрал с тарелки соус.
– Плевать я хотел на вас, – сказал Ринальди, обращаясь к столу. – И вообще все и всех к черту! – Он вызывающе огляделся вокруг, глаза его были тусклы, лицо бледно.
– Ну, ладно, – сказал я. – Все и всех к черту!
– Нет, нет, – сказал Ринальди. – Так нельзя. Так нельзя. Говорят вам: так нельзя. Мрак и пустота, и больше ничего нет. Больше ничего нет, слышите? Ни черта. Я знаю это, когда не работаю.
Священник покачал головой. Вестовой убрал жаркое.
– Почему вы едите мясо? – обернулся Ринальди к священнику. – Разве вы не знаете, что сегодня пятница?
– Сегодня четверг, – сказал священник.
– Враки. Сегодня пятница. Вы едите тело Спасителя. Это божье мясо. Я знаю. Это дохлая австриячина. Вот что вы едите.
– Белое мясо – офицерское, – сказал я, вспоминая старую шутку.
Ринальди засмеялся. Он наполнил свой стакан.
– Не слушайте меня, – сказал он. – Я немного спятил.
– Вам бы нужно поехать в отпуск, – сказал священник.
Майор укоризненно покачал головой. Ринальди посмотрел на священника.
– По-вашему, мне нужно ехать в отпуск?
Майор укоризненно качал головой, глядя на священника. Ринальди тоже смотрел на священника.
– Как хотите, – сказал священник. – Если вам не хочется, то не надо.
– Ну вас к черту! – сказал Ринальди. – Они стараются от меня избавиться. Каждый вечер они стараются от меня избавиться. Я отбиваюсь, как могу. Что ж такого, если у меня
– Или сальварсан, – спокойно прервал его майор.
– Ртутный препарат, – сказал Ринальди. Он говорил теперь очень приподнятым тоном. – Я знаю кое- что получше. Добрый, славный священник, – сказал он, – у вас никогда не будет
Вестовой подал десерт и кофе. На сладкое было что-то вроде хлебного пудинга с густой подливкой. Лампа коптила; черная копоть оседала на стекле.
– Дайте сюда свечи и уберите лампу, – сказал майор.
Вестовой принес две зажженные свечи, прилепленные к блюдцам, и взял лампу, задув ее по дороге. Ринальди успокоился. Он как будто совсем пришел в себя. Мы все разговаривали, а после кофе вышли в вестибюль.
– Ну, мне нужно в город, – сказал Ринальди. – Покойной ночи, священник.
– Покойной ночи, Ринальди, – сказал священник.
– Еще увидимся, Фреди, – сказал Ринальди.
– Да, – сказал я. – Приходите пораньше.
Он состроил гримасу и вышел. Майор стоял рядом с нами.
– Он переутомлен и очень издерган, – сказал он. – К тому же он решил, что у него сифилис. Не думаю, но возможно. Он лечится от сифилиса. Покойной ночи, Энрико. Вы на рассвете выедете?
– Да.
– Ну так до свидания, – сказал он. – Счастливый путь! Педуцци разбудит вас и поедет вместе с вами.
– До свидания.
– До свидания. Говорят, австрийцы собираются наступать, но я не думаю. Не хочу думать. Во всяком случае, это будет не здесь. Джино вам все расскажет. Телефонная связь теперь налажена.
– Я буду часто звонить.
– Непременно. Покойной ночи. Не давайте Ринальди так много пить.
– Постараюсь.
– Покойной ночи, священник.
– Покойной ночи.
Он ушел в свой кабинет.
Глава двадцать шестая
Я подошел к двери и выглянул на улицу. Дождь перестал, но был сильный туман.
– Может быть, посидим у меня в комнате? – предложил я священнику.
– Только я очень скоро должен идти.
– Все равно, пойдемте.
Мы поднялись по лестнице и вошли в мою комнату. Я прилег на постель Ринальди. Священник сел на койку, которую вестовой приготовил для меня. В комнате было темно.
– Как же вы себя все-таки чувствуете? – спросил он.
– Хорошо. Просто устал сегодня.
– Вот и я устал, хотя, казалось бы, не от чего.
– Как дела на войне?
– Мне кажется, война скоро кончится. Не знаю почему, но у меня такое чувство.
– Откуда оно у вас?
– Вы заметили, как изменился наш майор? Словно притих. Многие теперь так.
– Я и сам так, – сказал я.
– Лето было ужасное, – сказал священник. В нем появилась уверенность, которой я за ним не знал раньше. – Вы себе не представляете, что это было.
Только тот, кто побывал там, может себе это представить. Этим летом многие поняли, что такое война. Офицеры, которые, казалось, не способны понять, теперь поняли.
– Что же должно произойти? – я поглаживал одеяло ладонью.
– Не знаю, но мне кажется, долго так продолжаться не может.
– Что же произойдет?
– Перестанут воевать.
– Кто?
– И те и другие.
– Будем надеяться, – сказал я.
– Вы в это не верите?
– Я не верю в то, что сразу перестанут воевать и те и другие.
– Да, конечно. Это было бы слишком хорошо. Но когда я вижу, что делается с людьми, мне кажется, так продолжаться не может.
– Кто выиграл летнюю кампанию?
– Никто.
– Австрийцы выиграли, – сказал я. – Они не отдали итальянцам Сан-Габриеле. Они выиграли. Они не