– А у меня нет, – сказал Ринальди. – Таких, которые были бы счастливы со своими женами, нет.

– Почему?

– Они меня не любят.

– Почему?

– Я змей. Я змей познания.

– Вы все перепутали. Это древо было познания.

– Нет, змей. – Он немного развеселился.

– Вас портят глубокомысленные рассуждения, – сказал я.

– Я люблю вас, бэби, – сказал он. – Вы меня одергиваете, когда я становлюсь великим итальянским мыслителем. Но я знаю многое, чего не могу объяснить. Я больше знаю, чем вы.

– Да. Это верно.

– Но вам будет легче прожить. Хоть и с угрызениями совести, а легче.

– Не думаю.

– Да, да. Это так. Мне уже и теперь только тогда хорошо, когда я работаю. – Он снова стал смотреть в пол.

– Это у вас пройдет.

– Нет. Есть еще только две вещи, которые я люблю: одна вредит моей работе, а другой хватает на полчаса или на пятнадцать минут. Иногда меньше.

– Иногда гораздо меньше.

– Может быть, я сделал успехи, бэби. Вы ведь не знаете. Но я знаю только эти две вещи и свою работу.

– Узнаете и другое.

– Нет. Мы никогда ничего не узнаем. Мы родимся со всем тем, что у нас есть, и больше ничему не научаемся. Мы никогда не узнаем ничего нового. Мы начинаем путь уже законченными. Счастье ваше, что вы не латинянин.

– Никаких латинян не существует. Это вот рассуждения латинянина. Вы гордитесь своими недостатками.

Ринальди поднял глаза и засмеялся.

– Ну, хватит, бэби. Я устал рассуждать. – У него был усталый вид, еще когда он вошел в комнату. – Скоро обед. Я рад, что вы вернулись. Вы мой лучший друг и мой брат по оружию.

– Когда братья по оружию обедают? – спросил я.

– Сейчас. Выпьем еще раз за вашу печенку.

– Это что, по апостолу Павлу?

– Вы не точны. Там было вино и желудок. Вкусите вина ради пользы желудка.

– Чего хотите, – сказал я. – Ради чего угодно.

– За вашу милую, – сказал Ринальди. Он поднял свой стакан.

– Принимаю.

– Я больше не скажу о ней ни одной гадости.

– Не невольте себя.

Он выпил весь коньяк.

– У меня чистая душа, – сказал он. – Я такой же, как вы, бэби. Я себе тоже заведу английскую девушку. Собственно говоря, я первый познакомился с вашей девушкой, но она для меня слишком высокая. И высокую девушку в сестры, – продекламировал он.

– Вы сама чистота, – сказал я.

– Не правда ли? Потому-то меня и называют Чистейший Ринальди.

– Свинейший Ринальди.

– Ну, ладно, бэби, идем обедать, пока я еще не утратил своей чистоты.

Я умылся, пригладил волосы, и мы снова сошли вниз. Ринальди был слегка пьян. В столовой еще не все было готово к обеду.

– Пойду принесу коньяк, – сказал Ринальди. Он поднялся наверх. Я сел за стол, и он вернулся с бутылкой и налил себе и мне по полстакана коньяку.

– Слишком много, – сказал я, и поднял стакан, и посмотрел в него на свет лампы, стоявшей посреди стола.

– На пустой желудок не много. Замечательная вещь. Совершенно выжигает внутренности. Хуже для вас не придумаешь.

– Ну что ж.

– Систематическое саморазрушение, – сказал Ринальди. – Портит желудок и вызывает дрожь в руках. Самая подходящая вещь для хирурга.

– Вы мне советуете?

– От всей души. Другого сам не употребляю. Проглотите это, бэби, и готовьтесь захворать.

Я выпил половину. В коридоре послышался голос вестового, выкликавший: «Суп! Суп готов!»

Вошел майор, кивнул нам и сел. За столом он казался очень маленьким.

– Больше никого? – спросил он. Вестовой поставил перед ним суповую миску, и он сразу налил полную тарелку.

– Никого, – сказал Ринальди. – Разве только священник придет. Знай он, что Федерико здесь, он бы пришел.

– Где он? – спросил я.

– В триста седьмом, – сказал майор. Он был занят своим супом. Он вытер рот, тщательно вытирая подкрученные кверху седые усы. – Придет, вероятно. Я был там и оставил записку, что вы приехали.

– Прежде шумнее было в столовой, – сказал я.

– Да, у нас теперь тихо, – сказал майор.

– Сейчас я буду шуметь, – сказал Ринальди.

– Выпейте вина, Энрико, – сказал майор. Он наполнил мой стакан. Принесли спагетти, и мы все занялись едой. Мы доедали спагетти, когда вошел священник. Он был все такой же, маленький и смуглый и весь подобранный. Я встал, и мы пожали друг другу руки. Он положил мне руку на плечо.

– Я пришел, как только узнал, – сказал он.

– Садитесь, – сказал майор. – Вы опоздали.

– Добрый вечер, священник, – сказал Ринальди.

– Добрый вечер, Ринальди, – сказал священник. Вестовой принес ему супу, но он сказал, что начнет со спагетти.

– Как ваше здоровье? – спросил он меня.

– Прекрасно, – сказал я. – Что у вас тут слышно?

– Выпейте вина, священник, – сказал Ринальди. – Вкусите вина ради пользы желудка. Это же из апостола Павла, вы знаете?

– Да, я знаю, – сказал священник вежливо. Ринальди наполнил его стакан.

– Уж этот апостол Павел! – сказал Ринальди. – Он-то и причина всему.

Священник взглянул на меня и улыбнулся. Я видел, что зубоскальство теперь не трогает его.

– Уж этот апостол Павел, – сказал Ринальди. – Сам был кобель и бабник, а как не стало силы, так объявил, что это грешно. Сам уже не мог ничего, так взялся поучать тех, кто еще в силе. Разве не так, Федерико?

Майор улыбнулся. Мы в это время ели жаркое.

– Я никогда не критикую святых после захода солнца, – сказал я. Священник поднял глаза от тарелки и улыбнулся мне.

– Ну вот, теперь и он за священника, – сказал Ринальди. – Где все добрые старые зубоскалы? Где Кавальканти? Где Брунди? Где Чезаре? Что ж, так мне и дразнить этого несчастного священника одному, без всякой поддержки?

– Он хороший священник, – сказал майор.

– Он хороший священник, – сказал Ринальди. – Но все-таки священник. Я стараюсь, чтоб в столовой все было, как в прежние времена. Я хочу доставить удовольствие Федерико. Ну вас к черту, священник!