— Эй, Тора, у тебя в груди молоко есть? Тут у нас за столом один недокормленный…

Так говорит Гюлли.

Игра вокруг столба идет своим чередом. Она явно включилась в нее. Она не видит меня до тех пор, пока не выходит наружу. Взгляд, превращающий снег в град. Что само по себе лучше, если ты в очках. Icicle Works.[62] Тот же пикет, что и вчера, только теперь тут двое гомиков с рогами изобилия, и погода еще более мерзкая. Это вечеринка Рози и Гюлли, и они прочесывают публику, выбирая гостей, как режиссеры статистов. Пет, скорее, как два исландских Деда Мороза: Малорослик и Шалун, которые приглашают гостей в мир Грюлы.[63] Я всерьез намерен завести комбинезон потеплее.

Если мы и дальше будем торчать тут, как черточки на карте в прогнозе погоды, то уж точно не приторчим. С неба какая-то харкотина. У богов чемпионат по плевкам. В такую погоду плохой хозяин сигарету не выставит. А Трёс под кайфом. Приходил Тупик и дал всем «э», как он сказал, «ради праздника, скоро ведь Рождество». Гюлли и Рози сказали, что приберегут свои таблетки до сочельника. Мне было влом закидываться прямо сейчас, я положил таблетку в нагрудный карман.

Наверно, потому, что я и так уже много вложил в пиво. Хотя нет. Просто у меня сейчас какое-то «д». Трёст под кайфом: «Прямо как телик». И вот он стоит, как тележурналист, и вытягивает новости у себя из кишок. Последние известия из прямой кишки. Прямая трансляция из штанов. Смотреть ему в глаза — как пялиться в пустыню. О чем он думает? Один под кайфом. (Тупика уже заловили в свои силки Ёкуль и компания.) Ну так легче кого-нибудь подцепить. Но с другой стороны, его такого вряд ли кто подцепит. Один под кайфом. Гость из будущего. «Привет», — говорю я. «Наш автобус скоро?» — спрашивает он. Я на всякий случай отхожу от него. Только посмотрите. Вот сюжет для новостей. Материал для сообщения агентства «Рейтер»:

«Ignoring the arctic rainstorm of almost tropical proportions, 50 hard-jamming natives partied on well into the small hours in this city of 100 000…»[64]

Мы идем по Лёйгавег, если тут уместно слово «идти». Скорее это как продираться сквозь щетки автомойки. А на луне всегда тишь да гладь да американский флаг. Хотя погода весьма нервно- паралитическая, я ощущаю обутое в туфли присутствие Холмфрид где-то рядом. (Из-за шквального ветра я не могу называть ее «Хофи»: сейчас ей необходимы все-все буквы ее имени, чтоб не улететь с порывом ветра. Хотя… Может, лучше наоборот?) Я в одной свите с Рози, Гюлли и Трёстом, и разговор состоит в основном из «а?» и «ха-ха!». Из-за ветра и из-за обмундирования Рози и каблуков Гюлли. Рози в какой-то капитанской и офицерской и охотничьей униформе. Можно сказать: капитан русского военного флота, плюс офицер армии Южных штатов в американской гражданской войне, плюс австралийский хантер из пустыни. Он так раскачивается при ходьбе, что на нем громко скрипит вся эта кожа и замша и парусина и какая-то промасленная кенгуровина. Но он заслуживает дополнительное очко за то, что вообще может во всем этом двигаться, С этими тремя континентами у себя на плечах. Ходячий скрипучий музей военного дела. Однако я делаю вид, что слушаю, и стараюсь не отстать, чтобы не оказаться в свите Хофи. Черт бы ее побрал! Это как жить в тоталитарном государстве. Стоит разок оступиться — и это висит на тебе всю жизнь. А кончится все допросом. Я заранее готовлю ответы.

Она притворяется, что не видит меня, когда просовывает свое мокрое лицо мимо меня в дверь подъезда недалеко от Хлемма.[65] Что она здесь делает? Что она вообще делает в большом мире? Могла бы просто сидеть дома и греть воду в расписной грелке. А я что должен был делать? Валяться там, без пива и без сна, до полудня, с ее рукой у себя на груди? Папенькины дочурки, мечтающие о законном браке…

Заходить в гости к людям, которых знаешь, — как-то удручающе. Пока сидишь за столиком в каком- нибудь баре, степень отстоя еще терпимая, но когда входишь в самый его эпицентр, то есть в дом, то тебя от него прямо-таки шибает. Карабкаться по лестнице в какую-то одиночную камеру без решеток, за пребывание в которой к тому же еще и платят. Вонь изо рта, которая в баре была способна утопить тебя в стакане, — дома отпечаталась на стене. От взглядов, которые в баре были еще сносными, дома запотевают стекла. А вот этот усеянный пушинками затасканный пиджак, с засохшими соплями на воротнике, он из того шкафа. Там же висят три его брата. Эти желтые от курения зубы — их чистят здесь, смотрите, вот и щетка — посудный ершик, и тюбик с пастой — скомканная душа выжимает из себя последние лучи. И где-то там, в глубине зеркала, — семьсот тысяч сеансов онанизма.

Обычно я в гости хожу только в крайнем случае: когда сильно недопил, а у кого-нибудь намечается пьянка. Но Рози и Гюлли — другое дело. Это как поход в тематический парк. Коллекция костюмов, зал париков, бархатная гостиная, коллекция дискотечной музыки. Здесь ты в самом сердце Детройта. Рик Джеймс колбасится на вертушке. «Super Freak».[66] Обширный прококаиненный бас, мастерская пальцовка и офигенные фанковые барабаны. Как будто по крышке унитаза стучат тремя длинными черными членами. Черно-лакричная, laid-bаск[67]-пыльно-винильная атмосфера. О’кей! Причем это не CD. Это LP! Как будто пришел в гости к Деннису Хопперу из «Синего бархата». Попав сюда, ты воспрянешь. Воспрянешь духом. Поднимешься на высокие каблуки. Однако я сажусь, планирую на диван и проглатываю фразу.

Здесь нас примерно человек шестнадцать, вместе с Хофи. Она в основном обретается на кухне, ей там уютнее. Слушаю Треста. Рождество у него: «В „Крокодиле Данди“, помнишь, я… короче, я — ящерица. Я — не он. Я — ящерица». Закрываю уши. Гюлли разливает виски. Рози сложил своего крокодилового хантера и офицеров на полку. Под всеми этими континентами на нем оказались красные штаны и фиолетовая футболка с надписью: «То me or not to me».[68] Ну да. Рози намыливается пооткровенничать, но мне влом ради него развешивать уши на диване, так что я пытаюсь переключиться на лицо поблизости. Какой-то полузнакомый фейс, который мало-помалу всплывает из недр зрительной памяти: когда-то он был диджеем в какой-то телепрограмме, рассказывал о клипах. Тип, от которого больше всего проку в промежутках между песнями. Может говорить только с интервалом в три минуты, и все, что бы он ни сказал, звучит как преамбула к песне. На стуле напротив Гудрун Георгc (ц. 5000 с налогом на прибавочную стоимость). Промокашка из Брейдхольта. И оба-на! Тимур здесь! Сидит в углу, как будто позирует для картины. Его каким-то образом телепортировали сюда. Он взгромоздился всеми своими килограммами на кресло в углу и показывает свои татуировки двум девчонкам. Клейменая лошадка. Говорят, на нем наколоты портреты всех троих мужиков из ZZ Тор, под мышками и в паху, а бороды — настоящие. А еще говорят, он побрил все у себя внизу, когда один из них совсем оброс. Трёст подцепил одну (ц. 15 000) из тех, которые сидели в баре, и про интимную жизнь которых я знаю все. Это та, которая с пальцем. Это фергюссон. Две товарки танцуют на ковре (ц. 20 000 и 50 000). Та, которая подороже, впрочем, довольно сносная. Я смотрю то на губы, то на груди. Наверно, не мешало бы на всякий случай закинуться «э». Гюлли рассказывает, как он в Амстердаме встретил Брайана Ферри.[69] Хороший рассказ. Хорошая музыка. Хороший вид. Такая поляроидная атмосфера. Хочется сразу посмотреть, какая получится фотография. Вот только бы Рози замолчал. Он все еще несет без колес:

— А мне все-таки хочется опять заняться дизайном костюмов. То есть в дизайне волос я уже перепробовал все, что только можно, и теперь хочу покончить с волосами и начать работать в театре, может быть…

— Да, — говорю я и бросаю взгляд на теледиджея.

Подействовало. Он привык к этому у себя на телевидении. По-моему, это называется «cue». На него посмотрит кто-нибудь — и он уже знает, что настал черед что-то сказать.

— Но ведь ты уже как-то работал в театре?

Замечательно. Теперь это приняло форму интервью. Теперь Рози может начать свою исповедь. Я чихаю, как и всегда, когда при мне начинают откровенничать. Оранжевые волосы Рози. Мне вдруг захотелось сказать ему: «Рози! Фи!..» Но это было бы слишком. Так что я говорю: «Рози! Кайф!» Потому что слушать такое можно только под кайфом. Гюлли ставит новую пластинку и машет альбомом:

— Хлин, this is it.[70] Вот песня из спектакля, про который я рассказывал. Из «Омлета». Послушай. Она хорошая. Стопудово.

М-да… сомневаюсь… Такая типично исландская лавовая гитара и голос, поцарапанный небритой щетиной. Я все же даю первым нескольким строчкам шанс, for Gullis sake[71]: