ее убью. Шутка.

— А где Крисса?

— Не знаю. Наверное, где-то фотографирует. Мы с ней еще утром расстались, я оставил ее в ресторане — общаться с аборигенами, а сам съездил в Гарденсайд.

— Правда?

— Это Крисса мне подала идею. Наверное, она посчитала, что в этом будет что-то такое… ну, от искусства.

— Она замечательная. У тебя, вообще, все подруги такие приятные: симпатичные, умные, творческие.

— Это чтобы съесть тебя.

— Что?

Я не знаю. Я смеюсь.

— Я не знаю. Не знаю, что это, блядь, было. Ой. Прошу прощения. В смысле, что я ругаюсь.

— Все нормально, Билли. Будь собой. Со мной — можно.

— Правда?

— Конечно.

— Такое… серьезное заявление.

— Я надеюсь, что нет. Я надеюсь, со мной ты всегда себя чувствовал свободно.

— Но, Джейни, я же — ходячий облом. Я проебал свою жизнь.

— А кто из нас нет? Но не каждый способен писать такие стихи, как ты.

— На самом деле, я не пишу стихи.

— В смысле?

— Не знаю. Забей. Давай разберем продукты…

Мы идем на кухню и начинаем разбирать пакеты. Я понимаю, какая я все же сволочь. Я сам себе отвратителен. Она накупила столько всего вкусного — все мое самое любимое. Она даже помнит, что я люблю. Буквально за пару минут она сооружает блюдо с закусками: свежий хлеб, хрустящие хлебцы, рокфор, бри, итальянские маслины, икорное масло и даже копченые устрицы. У нее так же припасено две бутылки вина, одну из которых мы тут же и открываем.

— Ну, рассказывай, что у тебя хорошего, — говорю.

— Ну, сейчас я играю Аманду Уингфилд в «Стеклянном зверинце»…

— Это которая мать?

— Да. Маразматичная, властная мать. Теперь я играю матерей.

— Но выглядишь ты замечательно.

— Спасибо, Билли.

— Нет, правда. Ты как будто беременная, — говорю я, смущая нас обоих. — Ну, в смысле, что ты вся как будто сияешь. От тебя свет исходит.

— Просто я рада, что ты приехал.

— То есть, ты не беременная, а просто рада, что я приехал?

Она отпивает вина. Она не знает, что сказать. Я стараюсь держаться уверенно, хотя, если честно, я очень слабо себе представляю, что я могу ляпнуть в следующую секунду.

— Пойдем в гостиную, — говорит она. — И как тебе в Гарденсайде?

Мы собираем еду и вино на поднос и перетаскиваем все в гостиную.

— На самом деле, мне было жутко. Наверное, что-то похожее ощущает убийца, когда возвращается на место преступления… или как будто ты приезжаешь в знакомый дом, где все давно умерли. Я растерялся. Я не знал, кто я — и когда. Я был как призрак. Но это было интересно. Круто было, мне даже понравилось.

— Ты про это напишешь?

— Да, наверное. Я не знаю. Может быть. Так или иначе. Собственно, для того эта поездка и затевалась — чтобы писать, но я просто не знаю, подойдет это для книги или не подойдет. Надо, чтобы слова сочетались с криссиными фотографиями. Тебе обязательно нужно их посмотреть. Хочешь? Они у меня тут, с собой.

— Конечно, хочу. — Она допивает вино. — Только сначала я переоденусь, а то сижу в этом училкином платье.

Пока Джейни переодевается, я достаю из сумки стопку криссиных фотографий. Подливаю тете еще вина. Через минуту она возвращается, одетая в полинявшие джинсы и старомодную белую блузку с высоким воротником-стойкой. Я иду в ванную и глотаю еще один перкодан.

Она сидит рядом со мной на диване, я чувствую запах ее духов. Я весь на взводе, во рту пересохло. Я отпиваю еще вина. Воздух как будто наэлектризован. Интересно, а она сама чувствует эти токи, которые я от нее ловлю. Мне кажется, я такой большой рядом с ней, а она — такая маленькая. Да. Хочется окутать ее собой, вобрать в себя ее всю. Надеюсь, она будет пить и дальше. Она отпивает еще. Я хочу взять ее за волосы, запрокинуть ей голову и влить вино прямо ей в горло. Так, по-дружески.

Она смотрит фотки. Она уже моя или нет? Покорится она или нет? Получу я, чего мне хочется? И как это узнать, ничего не испортив? Я уже почти не дышу. Я себя чувствую, как подросток на первом свидании. Лицо все горит, щеки красные, как помидоры, легкие как будто забиты камнями, каждый вздох дается с превеликим трудом, в штанах — монументальный стояк.

Я себя чувствую необъятным, огромным. Я заполняю собой все пространство, я поглощаю ее, всасываю в себя. Расстояние между нами — неисчислимо. Я — разлившийся океан, где она тонет… уже почти утонула. И она даже не подозревает, что я знаю, что она здесь. Во мне. Полностью в моей власти. Я смотрю на нее с бесконечным холодным волнением и спокойной уверенностью. Да, я мерзавец, злодей и скотина, но я все- таки человек, и я люблю ее. Я люблю ее. Я хочу облизать ее всю, хочу засунуть язык ей в задницу. С любовью. Хочу кончить ей на лицо, хочу обсосать ее изнутри. Хочу сделать так, чтобы ей было хорошо. Все, что я сделаю с ней, я сделаю с благоговением. Я вознесу ее до небес. Она будет кричать в экстазе. Она так удивится, моя любимая тетя. Она должна это знать, должна знать. Ей будет так хорошо… ей понравится. Нам обоим понравится.

Я ставлю кассету, что-то из старенького мотауна. Мы пьем вино, смотрим фотки. Нам хорошо. Мы довольны и счастливы.

Она восторгается фотографиями, так что они уже сослужили мне службу. Они немного ее напугали и в то же время заставили ощутить себя частью большого мира — такого огромного и волнующего, — и чтобы унять волнение, она пьет еще.

Мы обсуждаем фотки, и я ей рассказываю о своих мучениях, когда я пытался придумать, что написать, чтобы текст подходил к фотографиям, и хотя она делает вид, что все так и должно быть, я вижу — она польщена, что я говорю с ней о «муках творчества» как с человеком, который все это знает и хорошо разбирается в этом деле. За окном — серые сумерки. Скоро стемнеет.

Мы сидим совсем рядом, так близко друг к другу, и вот наступает переломный момент. Мне кажется, я сейчас потеряю сознание, упаду в космическую пустоту. Я протягиваю руку и обнимаю ее за талию. Это так странно и так интимно — ощущать ее теплую кожу под блузкой. Это — как смерть. Она смотрит на меня с невинным, наивным восторгом и благодарностью — ей так приятно быть рядом с любимым племянником. Я привлекаю ее к себе, и этот невинный восторг у нее в глазах рассыпается в пыль, когда я целую ее в губы. Ее губы — они даже лучше, чем ее горячий живот у меня под ладонью.

Я закрываю глаза и пропихиваю язык еще дальше ей в рот. Какая-то доля секунды — но Господи Боже, ее рот, как горячая печь, доисторический огонь, расплавленная карамелька для взрослых. Как самый лучший приход, когда замирает сердце. Я чувствую, как у меня напряглись соски. У нас общие гены, общая кровь — они стремятся друг к другу. Так жарко, невероятно жарко.

Потом она отстраняется и смотрит на меня, удивленная, ошеломленная и растерянная, но я вижу, что она не сердится. Наоборот, ее это, кажется, забавляет. Лицо у нее все горит, и у меня — тоже, но я себя чувствую очень уверенно. Я снова добился, чего хотел, я готов покорить очередную вершину. У меня все под контролем. Я — решительный и надежный, умелый ведущий, которому можно довериться. Как будто я — старший, а она — младшая.