281

Вольтер говорил о поэте Руа[67], который только что вышел из тюрьмы Сен-Лазар — он вообще был не в ладах с правосудием: «Человек Руа, конечно, остроумный, но поэту Руа лучше бы побольше сидеть».^{31}

Франц.

282

В одно лето царская семья проживала в Аничковом дворце. Крылов[68] жил в доме императорской Публичной библиотеки, где занимал должность библиотекаря. Как-то царь встретил Крылова на Невском проспекте.

— А! Иван Андреевич! Как поживаете? Давно не виделись, — сказал царь.

— Давненько, ваше величество, — ответил писатель. — А, кажется, соседи!

Рус.

283

О предпоследнем епископе Отенском[69], человеке чудовищной толщины, говорили, что он был создан и послан в мир, дабы люди убедились, до чего растяжима человеческая натура.

Франц.

284

Даже те, кто не разделяет взгляды Артура Шопенгауэра, вынуждены признать жизненность его вывода: «Поставить кому-либо памятник при жизни — значит заведомо признать, что потомство этого не сделает».

Нем.

285

Один из друзей г-на Тюрго[70] длительное время не виделся с ним. Когда они встретились, Тюрго сказал: «С тех пор как меня назначили министром, я у вас в опале».^{32}

Франц.

286

Наблюдая, как полиция обыскивает прохожих, оцепив квартал, где, по ее мнению, скрывается преступник, Генрих Гейне[71] сказал:

— Дураки думают, что для того чтобы захватить Капитолий надо сначала напасть на гусей.

Нем.

287

Бэкон[72] учил, что человеческий разум надо сотворить заново. Точно так же надо заново сотворить и общество.^{33}

Франц.

288

Есть лгуны, которых совестно называть лгунами: они своего рода поэты и часто в них более воображения, нежели в присяжных поэтах. Возьмите, например, князя Цицианова[73]. Во время проливного дождя является он к приятелю.

— Ты в карете? — спрашивают его.

— Нет, я пришел пешком.

— Да как же ты вовсе не промок?

— О, — отвечает он, — я умею очень ловко пробираться между капельками дождя.

Рус.

289

Однажды дама из высшего общества сказала Никола де Шамфору:

— Я обожаю маркиза за элегантность, большой вкус, умение держаться!

— Полностью с вами солидарен, — поддержал он. — Мы и представить себе не можем, сколько нужно ума, чтобы никогда не быть смешным.

Франц.

290

Государь долго не производил Болдырева в генералы за картежную игру. Однажды в какой-то праздник во дворце, проходя мимо него в церковь, он сказал: «Болдырев, поздравляю тебя». Болдырев обрадовался, все бывшие с ним подумали, как и он, и поздравляли его. Государь вышел из церкви и, проходя опять мимо Болдырева, сказал ему: «Поздравляю тебя: ты говорят, вчерась выиграл». Болдырев был в отчаянии.

Рус.

291

— А я не могу согласиться с таким безосновательным возвеличиванием нашего владыки, — говорил Никола де Шамфору его коллега. — Я считаю короля Франции государем лишь тех ста тысяч человек, которым он приносит в жертву двадцать четыре миллиона девятьсот тысяч французов и между которыми делит пот, кровь и последние достатки нации в долях, чьи величины определены безнравственными и политическими нелепыми феодальными и солдафонскими понятиями, вот уже две тысячи лет позорящими Европу.

Франц.

292

Когда после Ростопчина генерал-губернатором Москвы сделали графа Александра Петровича Тормасова, его предшественник сказал с издевкой:

— Москву подтормозили! Видно, прытко шла!

Граф Тормасов, услышав этот каламбур, спокойно заметил:

— Ничуть не прытко, она, напротив, была совсем растоптана!

Рус.

293

Князь П. А. Зубов просил государя исполнить одну его просьбу, не объясняя, в чем она состоит. Государь дал слово. Тогда Зубов представил ему к подписи заранее изготовленный простительный и определительный указ генерал-майору Арсеньеву, который был виновен в том, что в итальянскую кампанию 1799 года скрылся из своего полка во время сражения. Император поморщился, однако подписал: «Принять вновь на службу». Через минуту, подойдя к Зубову, он начал просить его также исполнить одну свою просьбу. Зубов униженно выразил готовность исполнить беспрекословно все, что прикажет государь. Тогда Александр сказал ему:

— Пожалуйста, разорвите подписанный мною указ.

Зубов растерялся, покраснел, но, делать нечего, разорвал бумагу.

Рус.

294

В 1807 году к Наполеону пришел Фултон[74]. Он предложил императору вооружить французский флот кораблями, которые бы приводились в движение с помощью пара.

— С такими боевыми кораблями вы уничтожите Англию! — закончил Фултон.

Выслушав изобретателя, Наполеон сказал:

— Каждый день мне приносят проекты один другого глупее. Лишь вчера мне предложили атаковать английское побережье с помощью кавалерии, помещенной на ручных дельфинов. Идите прочь! Вы, наверное, один из этих сумасшедших!

Через восемь лет английский корабль «Беллерофон», который доставлял свергнутого императора на остров святой Елены, встретился в море с пароходом «Фултон» — американским судном, которое приводилось в движение с помощью пара. С большой скоростью пронеслось оно мимо английского корабля.