— Я настоятельно прошу вас никому не рассказывать о том, что мы здесь были, — сказал он. — И прошу вас позаботиться, чтобы с миссис Бёрден ничего не случилось в пятницу. После того как мы два раза поспим.

Примат не нашёл в машине «скорой помощи» никого, кроме Александра Боуэна.

— Меня скоро хватятся, — сказал ветеринар. — Начнут искать.

Обезьяна села.

— Никто вас не хватится, — сказала она. — У вас нет друзей.

Неизменное en garde[10] врача уступило место ошеломлённому взгляду. Гораздо сильнее любой угрозы на него подействовала провидческая откровенность обезьяны.

— Это правда, — сказал он. — Ни одного. Разве это не ужасно?

— Но у вас может появиться друг.

— Слишком поздно.

Обезьяна достала из кармана тот листок бумаги, который она взяла у Балли, открыла его и показала на нижнюю строчку.

— Вот это место, — сказала она. — Если вы отвезёте меня туда, в этой машине, до восхода солнца, после того как мы поспим два раза. Тогда у вас в будущем может появиться друг.

— Это будет незаконно. Вас разыскивают.

В глазах обезьяны засветился наглый и дерзкий огонёк, узнав который Маделен кивнула бы с пониманием.

— Здесь у вас, — сказала она, — ведь ничего не даётся совсем бесплатно.

Тут произошло удивительное событие. Лицо Александра Боуэна передёрнулось, что было похоже на начало пусть затруднённой и вымученной, но всё же в известном смысле искренней улыбки.

— Я вижу, — сказал он, — что вы уже всерьёз начинаете осваиваться в нашей жизни.

Полная луна всегда кружила Маделен голову. Раньше она могла вызвать у неё желание отправиться бродить неизвестно куда, или выпить литр спирта, или же спать с тремя любовниками за одну ночь. Теперь она делала её пронизывающе счастливой.

Она лежала на большой кровати в спальном отсеке фургона Джонни, и каждые пятнадцать минут лунный свет осторожно тормошил её, чтобы она могла убедиться, что Эразм лежит рядом с ней.

Когда она проснулась в десятый раз, его рядом не оказалось.

По другую сторону переборки, в кабине, она различала глубокое дыхание Джонни и Самсона. Даже собака не услышала, как он ушёл.

В последующие минуты у неё случился рецидив болезни — самое настоящее физически ощущаемое падение назад в ту неуверенность, о которой она стала забывать. Вернулись, одна за другой, те стороны её самой, которые, как ей уже начинало казаться в последние месяцы, остались для неё в прошлом: пожирающая ревность, одурманивающая злость, ожесточённая мстительность, пористая жалость к самой себе, кровоточащее тщеславие. Многочисленные маски, которые могло принимать её отвращение к самой себе, сошлись, словно на званый вечер, — чёрный полуночный праздник.

Когда все они собрались, Маделен произнесла перед ними речь, которая была очень короткой, но определённой.

— Он весит сто пятьдесят килограммов, — сказала она. — Я полагаю, что если он любит меня, он может смириться и с вами.

Говорила она беззвучно, закрыв глаза. Теперь она открыла их. Спальный отсек был пуст. Её гости исчезли. Через стеклянный люк внутрь лился голубой конус лунного света.

В луче света появилась тень Эразма.

Не было слышно никаких звуков, Маделен заметила лишь лёгкое движение матраса и одеяла. И он снова оказался рядом.

Она не открыла глаз. Она ничего не сказала. Она лишь протянула руку и запустила пальцы в густую шерсть. Внутри себя она впервые в жизни смирилась с тем фактом, что даже того, кого любишь, никогда не сможешь понять полностью.

Тех двухсот человек, которые в эту пятницу в конце июля собрались, чтобы торжественно открыть Новый Лондонский зоологический Риджентс-Парк и приветствовать нового директора парка, было явно недостаточно, чтобы заполнить актовый зал, но все они отбирались необычайно тщательно. Ни один из них не был приглашён сам по себе, в силу своих индивидуальных качеств. Они были приглашены, потому, что представляли сотни или тысячи других людей, или же потому, что контролировали обширный капитал, или сосредоточение политической и административной власти, или недвижимость, или науку, или потому, что являлись выразителями общественного мнения. И каждый из них символизировал важный аспект отношения общества к животным.

Присутствовали представители Лондонского городского управления, правительства, двенадцати крупнейших организаций по защите животных, Общества зоологических парков Великобритании, Общества зоологических парков Европы, Ассоциации парков-сафари, естественнонаучных факультетов британских университетов, инвесторов и спонсоров, Ветеринарной полиции, Британского туристического общества, Королевского института британских архитекторов, Британской ассоциации зоологических музеев, Ассоциации практикующих ветеринаров и Всемирного фонда охраны природы. Королевская семья была представлена принцессой Анной — покровительницей Королевского зоологического общества.

Двадцать два приглашённых журналиста и три выбранных для этой цели телевизионных канала должны были сообщать о событиях этого дня нации, и не только нации, но и всему Земному шару, поскольку в этот день радовался не только британский народ, но и вся мировая общественность.

Радовалась она, потому что торжественное открытие было трогательным выражением единения. Выражением того, что группа состоятельных людей, крупные собственники, государственный аппарат и население огромного города — посреди безжалостной во многих отношениях культуры — образумились и подарили миру, себе самим и диким животным убежище. В международном масштабе это было событием вдохновляющим, словно спортивные соревнования, но без присущей спорту националистической агрессии, и поэтому мир от островов Тристан-да-Кунья до Шпицбергена в этот день радовался, этого дня ждали, как карнавала в Рио, почти с таким же волнением, как 50-летия Победы или падения Берлинской стены.

И Лондон это понимал, понимал, что он один на сцене, и поэтому праздничное настроение было специально приглушено. Словно кокетливая маленькая манекенщица, которая знает, что её выступление — гвоздь программы, город шёл по подиуму перед мировой общественностью, скромно улыбаясь, одетый в красивый и вместе с тем скромный костюм спасения вымирающих видов животных.