Несомненно и то, что немцы более эффективно использовали наличные людские ресурсы, чем это делали американцы. Штаб американского армейского корпуса имел на 55 процентов больше офицеров и на 44 процента меньше солдат разных рангов чем его немецкий эквивалент. В моторизованной дивизии в 1944–1945 годах 89,4 процента солдат находились в боевых подразделениях, в то время как в аналогичной американской дивизии они составляли 65,56 процента. В июне 1944 года 54,35 процента немецкой армии составляли солдаты, непосредственно участвующие в бою, а в американской армии они составляли только 38 процентов. В боевых дивизиях немецкой армии находилось 44,9 процента всего личного состава армии, а в американских дивизиях только 20,8 процента. В то время как американская армия превратилась в огромную индустриальную организацию и о назначении армии, казалось, зачастую забывали те, кто руководил ею, немецкая армия была предназначена для выполнения единственной задачи — как машина для ведения войны. Даже англичане, у которых не было таких людских ресурсов, как у американцев, традиционно использовали офицерские кадры в более щедром масштабе, чем в немецкой армии, в которой особое ударение делалось на роли младших командиров.

События на поле битвы в Нормандии показали, что в большинстве случаев английские или американские войска продолжали данную операцию до тех пор, пока ее могли продолжать солдаты, действующие в рамках разумного. Затем, после многих часов боя, понеся многие потери или когда оказывались на исходе горючее или боеприпасы, войска выходили из боя. Однако история немецких операций характеризуется многочисленными примерами, чего могут добиться солдаты, готовые сделать несколько больше, чем сделают другие довольствующиеся средними результатами. Немецкие солдаты сражались не везде одинаково хорошо. Однако утверждение ефрейтора Хоенштейна, что их всегда учили пытаться сделать несколько больше, чем от них требовали, подтверждается историей. То одиночный танк, то дюжина пехотинцев с 88-м орудием, то наскоро организованная контратака срывают в самом начале тщательно подготовленное наступление союзников. Немецкое руководство на уровне корпусов и выше часто оказывалось немногим лучше, чем у союзников, а иногда и заметно хуже. Но на полковом уровне и ниже оно было превосходно. Немецкая армия, казалось, имеет доступ к неисчерпаемому источнику мужественных, знающих и быстро ориентирующихся полковников, командующих боевыми группами, с одной стороны, унтер-офицеров, с другой — способных сообща управлять обороной целого сектора фронта. Упорную немецкую оборону Европы в 1944–1945 годах можно частично объяснить фанатичностью войск СС. Но не полностью, не больше, чем качество союзных армий можно измерять достижениями их воздушно-десантных войск. Оборона Нормандии продолжалась в течение 10 недель перед лицом значительно превосходящих сил благодаря профессионализму и мастерству всего вермахта, от генерала Мейзе, которому удавалось обеспечить функционирование транспортной сети на таком уровне, чтобы не прекращался хоть слабый, но непрерывный поток грузов на фронт, до ефрейтора Хоенштейна и его не проявлявших энтузиазма товарищей из 276-й пехотной дивизии.

У немецкого солдата не было той стимулирующей силы, какая была в армиях союзников, — предрешенности окончательной победы. Но Хоенштейн утверждает, что его и других побуждали к Действиям прежде всего два слова: «безоговорочная капитуляция». Если остальную часть своей жизни я должен буду рубить лес в Канаде или Сибири, то пусть я скорее умру в Нормандии». Вне всякого сомнения, опубликование декларации о безоговорочной капитуляции, сделанное по настоянию президента Рузвельта, несмотря на серьезные опасения Черчилля, имело огромное значение для нацистской пропагандистской машины: она лишала многих немцев надежды на более или менее достойный выход из войны. Солдаты считали, что с поражением в Нормандии, а затем и в Европе начнется новая мрачная эпоха для Германии, ужасная судьба для немецкого народа. Само чувство общности с их американскими и английскими противниками, смешанное с их взглядами на русских как на варваров с другой планеты, усиливало у них самообман. До самого конца многие немецкие солдаты искренне верили, что они могли объединиться с западными союзниками ради общей борьбы против русских. Для этого, говорили они сами себе, очень важно удержать фронт до тех пор, пока не будет достигнуто какое-то соглашение.

Не приходится также сомневаться в обоснованности традиционного взгляда на немецкого солдата как от природы готового к повиновению и исполнительности в значительно большей степени, чем большинство солдат в армиях союзников. Он был солдат и потому сражался. Англичане пришли к пониманию этой реальности спустя многие годы, но американцы все же были удивлены, обнаружив силу такого бессознательного подчинения.

Большинство в немецкой армии в Нормандии следовало его примеру.

Если немецкая армия являлась прекрасным инструментом ведения боя, то решающим фактором, определившим ее способность оборонять Нормандию столь длительное время, было качественное, если не количественное, превосходство почти всех видов немецкого оружия над теми же видами оружия в сухопутных войсках союзников. В воздухе и на море во второй мировой войне союзники добились значительного технологического и численного превосходства над противником. И тем не менее индустриальные ресурсы Англии и Америки никогда не были использованы так, чтобы обеспечить свои армии оружием такого же качества, какое производила немецкая промышленность. В 1942 году Альберт Шпеер со своим штабом принял решение: поскольку немцы не могли состязаться с западными союзниками в количественном отношении, попытаться одержать верх над ними посредством качественного превосходства немецкого боевого оснащения. Мастерство на поле боя, какое проявил, к примеру, капитан Виттман, уничтожив английскую бронетанковую колонну возле Виллер-Бокажа, было возможно только благодаря экстраординарной мощи танка «Тигр» даже среди таких английских танков, как «Кромвель». В ходе первых недель боев в Нормандии танкисты союзников с тревогой обнаружили, с какой легкостью их «Шерманы» поджигались противником с первого попадания, в то время как их собственные снаряды не пробивали броню «Пантеры» и еще меньше причиняли вреда «Тиграм», если снаряд не угодил в уязвимое место и с близкого расстояния. 24 июня начальник штаба Монтгомери де Гинганд писал ему: «Если мы не проявим достаточной внимательности, то есть опасность, что среди солдат может развиться чувство страха перед «Тиграми» и «Пантерами»… П. Григг позвонил мне вчера вечером и сказал, что, по его мнению, в гвардейской бронетанковой дивизии могут возникнуть неприятности из-за «неадекватности наших танков немецким»… Само собой разумеется, что такого рода донесения не получают распространения». Монтгомери сам давал отпор такого рода жалобам и высказываниям обеспокоенности.