того, что, если бы я оказался на его месте, а он — на моем, я сам увел бы у него несколько доз. Более того, факт, что в случае кражи части его кокаина я возместил бы недостающее количество порциями декстрозы, маннитола или мела, делал меня более вероломным, чем он, и, таким образом, укреплял мою веру в его порядочность.

Иван тоже преуспевал, он владел как деньгами, так и гашишем, но я был прав насчет отношения к нему Луизы. Повиснув на моем плече, она прошептала, что французский друг похож на привидение и раздражает ее. Луиза взглянула на меня, ее глаза, и так широкие, как полные луны, еще больше расширились от ужаса, перед тем как она взорвалась припадком хохота и побежала надоедать датчанам. Иван, прихрамывая, подошел с двумя бутылками шотландского виски и бросил взгляд туда, где Луиза напоминала группе датских хиппи об их подлинном месте в европейской табели о рангах.

— Она молодец, — поощрительно улыбнулся он, словно имел право на комментарии.

Я звякнул его и свой стаканы друг о друга в знак оценки качества напитка и комплимента.

— Хочешь купить ее?

Как почти каждый здесь, кроме меня, Луиза не нашла своего призвания. Ей следовало бы торговать противопехотными минами в африканской Сахаре или заниматься медицинскими экспериментами в Штутгарте. Как хиппи, она растратила себя попусту, хотя пользовалась репутацией женщины, любящей животных. Восемь из десяти хорошо выглядевших одичавших кошек, живших в крепости, были обязаны своим благополучием Луизе, но только потому, что она собиралась носить меховую шубу следующей зимой.

Каким-то образом на подсознательном, автономном уровне сама мысль о наших отношениях вызвала в моей кровеносной системе едва уловимую, неприятную перемену, поэтому я постарался изменить тему разговора. Я попытался развлечь Ивана рассказами о своей эксцентричной жизни в крепости, он же пытался старательно показать, что мои истории его забавляют. Кокаин заставил меня думать, что я интересный собеседник. Я повел плечами — снова переменил тему.

— Тебе нравится здешняя музыка?

Он этой музыки не замечал. Иван приехал из большого города, где в эфире звучало так много музыки, что приходилось не обращать на нее внимания. Мелодии старого доброго времени, передававшиеся местной радиостанцией и объявлявшиеся степенным, как ослик Иа, диктором, не производили на него впечатления.

Мы выпивали и основательно набрались к тому времени, когда солнце залило светом горы на востоке. Вспоминали день, когда впервые встретились, гнули спины под обжигающим солнцем в провинции Бордо, преодолевая с корзинами на бедрах пыльные проходы между рядами скрюченных, чахлых виноградных лоз. Иван, родившийся и получивший дурное воспитание в Берси, владел умением сбора винограда не больше, чем я. Он объяснял свое присутствие в этой древней, обособившейся от внешнего мира долине разочарованием городской жизнью. Нас нанял небольшой кооператив, и отчасти из-за скудности урожая, а главным образом из-за нежелания виноградарей выделить больше денег на вопиюще низкие для XX века зарплаты сельскохозяйственных рабочих, со стороны здесь работали только мы. Это обстоятельство, а также наш общий страх перед контрактом заставляли нас держаться вместе, сначала — как союзников, затем — как друзей. Целыми неделями мы были рядом, как два комнатных растения. Это немного разочаровывало. Он не доверял мне настолько, чтобы приобщить к потреблению героина, я же не настолько его уважал, чтобы сообщить, что знаю об этом. Когда мы прощались, воздерживались смотреть друг другу в глаза.

В следующий раз встретились двумя годами позже в другом конце той же страны. Я выжидал свой шанс, торгуя за стойкой Альпийского бара, он перебивался работой с лыжниками. Когда мы отмечали свою случайную встречу, мне казалось, он знает в городе всех. «Не всех!» — смеялся Иван, пока я вновь наполнял его стакан, но те, кого он знал, были всегда рады повидаться с ним. В конце недели я присоединился к его бизнесу, добавляя по заказу экстази, травку, гашиш и успех к торговле прочими опьяняющими напитками за стойкой бара. Вначале работал только за комиссионные: получал указания от Ивана и доставлял товар для покупателя. Но как только я скопил достаточно су, чтобы кое-что купить, мы стали партнерами на равных, разделяя риски и властвуя в городе, как нам, возможно, казалось, в течение трех с половиной славных и успешных месяцев. К несчастью для Ивана, выяснилось, что в городе властвует жандармерия. Хотя жандармы так и не смогли доказать его причастность к преступной деятельности, их расследования и допросы в достаточной степени запугали его. Он потерял работу в фотоателье — и не столько работу, сколько возможность встречаться с людьми, желавшими приобретать наркотики. Другой работы он не нашел. Оказалось, что в городе все его знали, и никому не доставляло удовольствия с ним встречаться. Моя доля бизнеса, несмотря на волнения, связанные с полицейским расследованием, осталась нераскрытой и не пострадавшей. Я ведь вел дела исключительно с иностранцами — главным образом с англичанами. Чуть увеличивал стоимость товара, который они покупали на родине за меньшую цену, считая это подъемными, и чуть убавлял количество порошка, который они покупали за установленную мною цену, считая это особенностями метрической системы. Если их не устраивали условия сделки, я предлагал им убираться. Британские туристы были идеальными покупателями: никто из них не желал очутиться в зарубежной тюрьме из-за наркотиков, поэтому они были здесь более умеренными в потреблении, чем у себя на родине. Более того, в связи с тем, что они останавливались в городе в крайнем случае на две недели и большую часть первой недели изучали достопримечательности, своим непродолжительным присутствием они не представляли угрозы для моей безопасности.

Между тем положение Ивана осложнилось. Он потерял квартиру, когда владелец дома вызвал из Парижа агента по найму и настоял на том, чтобы вещи Ивана убрали к концу месяца из-за непредвиденных праздничных мероприятий. Иван переехал ко мне — что еще я мог сделать для него? — но его деловая репутация и свобода действий серьезно пострадали из-за того, что почти все горожане поставили на нем крест. Оставалась пара баров на окраинах курорта, где он мог пересчитывать выпитые бутылки и бубнить целыми вечерами под нос trente trois[3] или cinquante et un,[4] но клиенты редко заходили туда, поэтому с началом сезона, когда увеличился световой день, Иван стал посещать многие бары, смотрел там телепередачи и много курил. Он выходил из бара поздним утром или в полдень, но я никогда не спрашивал, где он был или что делал. Я уже знал что. Достаточно было обнаружить в нижнем отделении моего стенного шкафа вещевой мешок, доверху набитый чековыми книжками, удостоверениями, паспортами, водительскими правами и другими вещами подобного рода, которые тщательно скрывались. Эта находка обратила мое неуместное сочувствие к этому вороватому наркоманишке в бурное негодование. Когда я вытащил его из квартиры, на улице шел сильный снег. Снежинки кружились вокруг уличных фонарей, как рой арктической мошкары. Я бросал его слабо сопротивлявшееся тело на дорогу. Утром снегопад все еще продолжался, припаркованные машины были завалены снежными сугробами. Иван исчез.

Теперь же он находился здесь, и прошлое не вызывало негативных эмоций. Может, мы действительно были друзьями. Может, такие люди, как Иван, представляли собой тип друзей, который я только и заслуживал. Так же как подружек типа Луизы. Далеко, в самых глубинах моего сознания, где хранились воспоминания о детстве, я мог распознать крах своей судьбы. Будущее не стало таким, каким должно было быть. Я протер глаза и отхлебнул анисовой водки. Иван все еще болтал о добрых временах, когда мы были вместе, и после того, как его захлестнула пьяная ностальгия, я попытался извиниться за то, что швырнул в сугроб его полуодетое, полубессознательное тело, шмякнувшееся в сугроб во время завывающей в Альпах вьюги. Иван просто улыбнулся влажными глазами и обнял меня расслабленной рукой за плечи.

— Ты оказал мне большую услугу, дружок, — пролепетал он, — большую услугу.

Иван принял за ночь субботнее утро, залившее солнечным светом крепость. Я оставил его бурчать и хрипеть на тахте в доме, сам же спустился с горы к своему «транзиту».[5] Мой запас наркоты был разделен на мелкие части и помещен в тридцать конвертиков, которые предназначались для доставки на побережье.